Напье щелкнул пультом. Проектор лязгнул. На стене проступила новая картинка.
— Мы съехались. Я любил ее запах, ее вкус. Она меня покорила. Как путешествия. С ней я чувствовал себя живым.
В глазах Напье заблестели слезы.
— Иногда я думаю, поздно ночью, когда мне становится холодно, стоила ли она этого, и не нахожу ответа. Может, не хочу знать. В любом случае, я переехал к ней в штат Вашингтон. Ее родители жили в Портленде, Орегон. Я им не слишком понравился, надо сказать. Мы поженились в Сиэтле и переехали в Норт-Бенд. Я вернулся в колледж, изучал архитектуру. К тому времени, как я получил диплом и стал хорошо зарабатывать, она уже умерла.
Лицо Напье окаменело, морщины прорезали лоб, он опустил голову.
— Рак груди. Сожрал ее, как пожар. Помню, как проснулся от ее криков: за одну ночь у нее все лицо распухло, глаз вылез на щеку.
Новое фото Розмари и Напье. На руках она держала круглолицего ребенка, который смотрел куда-то мимо камеры. На вид ему примерно полгода.
— Сэм родился в девяносто пятом, он на два года старше твоего мальчика. Мы потеряли Розмари через год. Я остался со спиногрызом, которого не мог любить — после смерти Розмари, я имею в виду.
Напье наклонился вперед в шезлонге и сказал, глядя на свои ноги:
— Я не знаю, что сделал, почему она ушла. Почему именно так, Маршалл. — Он покачал головой, поднял глаза — они вновь блестели. — Он отвернулся от нас. Забрал самое дорогое и ушел.
Нервный тик вернулся.
— Что бы я ни натворил, я хотел бы не делать этого. Мне нужно Его прощение, Маршалл. Хотя для нее уже слишком поздно.
Клик.
— Я оставил Сэма в Орегоне с родителями жены. Иногда мужчине нужны время и свобода. Я хотел и того и другого и отправился путешествовать. Шесть месяцев провел в Южной Америке. Только на этот раз, посещая соборы, видел распятого, кровоточащего, истерзанного Христа и понимал, что Он на меня не смотрит. Как будто все стало мертвым, Маршалл. Испортилось, как банка газировки, если ее потрясти. Все потеряло смысл. Я вернулся домой, поджав хвост. На дворе стоял… — Он нахмурился, покусывая губу. — Девяносто шестой. Я летел из Боготы в Майами, а оттуда — в Си-Так. Провел в городе пару недель, бродил по улицам, ничего не делал. Я не хотел возвращаться к сыну. Поселился в дерьмовом отеле рядом с парком Хин-Хэй…
Шелковистая, гладкая речь оборвалась. Маршалл заслушался, почти погрузился в транс, и, когда монолог Напье прекратился, ему показалось, что кто-то выдернул у него из-под ног коврик. Маршалл заерзал в кресле, забыв о боли, стараясь разглядеть лицо похитителя в луче проектора. Глаза Напье впитывали мрак, пока не стали такими темными и полными боли, что Маршаллу стало казаться: они вот-вот лопнут.
— Я честный человек. Я всегда так о себе думал. Я честный, и я не гордец. Думаю, гордецам сложно просить прощения.
Напье опустил глаза, сгорая от стыда.
— Я не заслужил Его презрения. Он мне нужен. В этом все дело. В Прощении, Маршалл. В Прощении. Он услышит твои крики.
Напье щелкнул пультом в последний раз.
Глава 46
Неудачно выбранный ракурс говорит о том, что фотографию сделал равнодушный незнакомец. На заднем плане Спейс-Нидл[9]пронзает подбрюшье облаков. Деревья замерли, слились в пятно. Напье стоит на переднем плане — усталый, худой и счастливый. Он обнимает за плечи молодую женщину. Половину ее лица скрывает тень, на волосах пылает закатное солнце. Клэр.
Глава 47
Маршалл видел себя, сидящего в старом инвалидном кресле.
Он парил под потолком, глядя на истерзанное, связанное тело. Жалкая картина. Видел веревки на руках и ногах, толстый шнур, врезавшийся в шею, не позволяющий ему двинуться. Страх на лице, шок в глазах, сверкающих во тьме.
Он не мог сказать, день сейчас или ночь, да это уже и не имело значения. Если Маршалл хотел дня, он мог включить свет. Для ночи требовался только синий светофильтр — простой (и, главное, дешевый) трюк. Если новые кадры не соответствовали отснятому материалу, ничего страшного. Это дело монтажеров — работа для Симоны.
Симона Великая. Симона — невероятный монтажер!
Маршалл приблизил свое лицо плавным, медленным движением, пока весь кадр не заняли глаза. «В духе Серджио Леоне», — подумал он и захихикал. Пустые глаза смотрели в никуда.
Маршалл снимал сцену оттуда, где парил, — из-под потолка.
Он подался назад, надеясь, что движение камеры добавит эмоций — избитый, но действенный эффект. Бинго. Получилось.