— Ничего, Гай. Ничего. — Лоуэлл коснулся его руки. — Думаю, ты сам это сделал. Такое случается, и нередко. Иногда даже здесь, в городках вроде Бенда. Наверное, ты ищешь внимания. Знаю, звучит ужасно, но люди часто так делают. Неосознанно. Понимаешь, о чем я, Гай? Они совершают ужасные вещи во сне, в алкогольном помрачении. Всегда так было. Они творят разное, считая, что Бог их забыл. Чувствуют себя брошенными, потому что не получают ответа на молитвы. Это естественно для людей, переживших огромную утрату.
Напье сидел в церкви — тень священника укрывала его целиком — и знал, что Лоуэлл говорит правду. Он чувствовал, как слова проникают в него, словно ключи в замочную скважину. Видел себя напевающим «Эндсвилль» за рулем машины. Видел, как перелезает через забор. Видел отражение фонарика в глазах цыплят, чувствовал запах помета, от которого свербело в носу. А потом перед глазами возник потолок его комнаты — вокруг летали перья. Кровь на руках. Во рту.
Он почувствовал отвращение и восхищение одновременно.
Помогло ли ему осознание, что демон — он сам? Напье не знал.
Так родилось Прощение.
Напье встретил Джо Бернетта в церкви. Он часто смотрел на здоровяка, потевшего в лучшем воскресном костюме на скамье у алтаря. Напье знал, что он ходит на службу один, но так было не всегда. У жены Джо отнялись ноги, она стала овощем, как утверждали злые языки, после аварии. Говорили, это случилось не так давно. Напье увидел что-то знакомое в лице толстяка. Встретил еще одного брошенного. Чем дольше Напье жил, тем сильнее убеждался: люди похожи на собак. Всегда унюхают родню.
И укусят, если их разозлить.
Напье не знал, что именно случилось с женой Джо, и никогда не спрашивал. Людям вроде них лучше не проявлять излишнего любопытства, сохранять безопасную дистанцию. Люди вроде них тратили кучу времени на возведение защитных стен, которыми гордились. Виски и водка связывали куда крепче расспросов, питать меланхолию друг друга казалось более подходящим делом. Напье считал Джо тупым, но любовь толстяка к жене, несмотря на ее состояние, вдохновляла. Напье успокаивала мысль, что в мире еще остались вещи, способные его тронуть. Все это делало Джо прекрасной правой рукой.
— Кто знает, — сказал Напье. — Возможно, наше странствие поможет Марлин.
Странствие.
Так он это назвал. Не пытками или убийством.
Это должно было стать их паломничеством.
— Если мы постараемся как следует, возможно, Он вернет твоей жене возможность ходить, Джо. И говорить. Только представь. Никто не находит радости в одиночестве. Это ненормально.
Напье удивился, как легко Джо согласился с ним. Пожалуй, даже слишком быстро. С другой стороны, самые жуткие монстры рождаются в отчаянии.
Настало время взывать.
Напье запер дверь в подвал и вздохнул. Кухня за спиной прогрелась.
Вода стекала с его тела и собиралась в лужу на линолеуме, а он стоял, упершись ладонями в раму. Он только что смыл из шланга кровь в подвале, и его мышцы дрожали от приятной усталости.
Спина ныла: он слишком сильно размахивал плеткой.
Из гостиной доносился хохот телевизора. Напье покачал головой, скривившись. Сэм все слушал слишком громко. Если не айпод, то зомбоящик. Но он простит.
Сэм не любил криков. Со временем они начинали раздражать.
Его сын скорее всего сгорбился в кресле, перебросив ноги через подлокотник. Он так и не снял школьную форму. Она наверняка вся смялась.
Что ж, значит, он пойдет в школу как какой-нибудь отброс. Ничего страшного.
Напье бросил взгляд на часы. Без двадцати девять. Он еще не ел — знал, что надо чем-нибудь заправиться, но от мысли о еде тошнило. За последние полгода он сильно похудел, кожа болталась, как свободный костюм. Напье пытался сохранять спокойствие, как и в случае со слишком громким телевизором.
Пытался и проиграл.
Сквозняк пролетел по кухне. Напье засунул окровавленную одежду в стиральную машину и принял долгий горячий душ в ванной, что располагалась в задней части дома. Краска на стенах потрескалась, плесень расползлась по потолку, но все равно эта ванная нравилась ему больше другой — на втором этаже. Обычно там мылась Розмари. Он подумал, что несколько ее волосков застряли в стоке, представил, что находит их и, намотав на пальцы, сует в рот. Она снова оказалась бы у него внутри.
Потеря не забывалась. Некоторые раны не исцелить. Боль лишь продолжала нарастать. Помогал алкоголь. Иногда Напье отключался и приходил в себя в странных местах: голый перед гардеробом Розмари или в своем кабинете, среди мертвых животных — бродячих кошек и собак со свернутыми шеями. Стены покрывали каракули.