Я вытащил «Ноя» из кровати.
Используй это, Марс. На все сто.
— Теперь здесь только ты, я и мама, — сказал Сэм. — Скоро мы снова станем семьей.
Маршалл не знал, верить мальчику или нет, но спокойный тон ребенка указывал на то, что Сэм не лгал. Да, Напье, вполне возможно, был мертв. Маршаллу потребовалось время, чтобы переварить эту мысль.
— Ты улыбаешься, — сказал Сэм.
— Правда?
Сэм выглядел гораздо старше, чем в тот день, когда Маршалл увидел его в парке — со струящимся у ног туманом и наушниками, болтающимися на шее.
— Ты рад, что я его убил?
Маршалл постарался сдержаться. От бешеного биения сердца заныли раны. Рад ли он? О да, еще как. Маршалл почти поверил, что это правда. Напье никогда бы не позволил сыну спуститься в подвал и беседовать с пленником. Сам факт, что Сэм заговорил, указывал на то, что правила в доме поменялись.
— Вижу, что да, — сказал Сэм. — Радоваться — это нормально. Я сделал это ради нас.
Ты должен что-нибудь сказать. Завоевать его доверие. Если промолчишь, умрешь привязанным к этому креслу.
Спроси его, почему ты еще жив.
— Я… — Глаза Маршалла вспыхнули, он запнулся, ужаснувшись тому, что собирался сказать. Ставка была высокой, и он молился, чтобы она окупилась. — Я горжусь тобой, Ной.
Сэм изучал его, тихий и собранный, словно кот. Ирреальный. Затем с огромным облегчением Маршалл увидел, как мальчик растаял от его похвалы:
— Спасибо, папа.
— А где твоя мама?
— Наверху, у себя. Ее некоторое время держали взаперти, ты знаешь. Но теперь ей лучше. — Сэм кивнул, грызя ноготь. — Ей надо отдохнуть.
— Отличная мысль, — сказал Маршалл, кивая, и поморщился.
— Где болит?
— Везде.
— Я должен был спасти нас раньше.
— Нет, — сказал Маршалл твердо и убедительно. Он обнаружил, что, если проглотить боль, голос почти не дрожит. — Ты все сделал правильно.
Они смотрели друг на друга в тишине.
«Ладно, сынок, а теперь освободи папу», — хотел сказать Маршалл, но понимал, что не стоит. Еще не время. Слишком рано. Теперь, когда угроза со стороны Мужчины исчезла (Напье, черт побери, не надо разделять его заблуждения), у него появилось то, чего, как он думал, больше не будет: время для разработки плана и установления контроля. Он должен был ждать, когда связь между ними окрепнет.
— Папа?
Этим голосом говорил Ной, когда просил денег, чтобы купить ланч в школьной столовой, а не тащить с собой бутерброды из дома. Сама просьба ранила, хотя это было мелко и глупо. Казалось, будто Ной пренебрегал их с Клэр заботой. Что-то изменилось.
Их мальчик рос.
— Да?
— Я почти все забыл. — Сэм нахмурился, искренне смутившись. — Иногда я пытаюсь вспомнить, как было раньше, когда я рос, понимаешь, но все напрасно.
— Ничего страшного, Ной.
— Да? Наверное, ты прав. — Маршалл видел, что Сэм не согласен. Мысли скользили по его лицу, как червячки под кожей. — Можешь что-нибудь мне рассказать? Что-нибудь из детства?
Маршалл почувствовал, что сидит в луче прожектора. «Это проверка? — гадал он. — Или ему правда важно что-нибудь услышать?»
— Папа?
— Да, Н-ной.
Не смей заикаться, Марс. Даже не думай. Хочешь жить? Да? Тогда возьми себя в руки. Играй свою роль. Забудь про боль, порезы и синяки, про боль в пальце, где эта жирная омерзительная тварь отхватила от тебя кусок, забудь про Клэр и ее гребаное предательство…
(Она этого не делала.)
(Нет, она тебя предала. Хватит себе врать.)
(Оставь меня в покое.)
(…Ной не был твоим сыном.)
…забудь все это и обрати ярость в слова. Немедленно. Или умрешь.
Маршалл смотрел, как Сэм наблюдает за ним, выжидающе наклонившись вперед, следит широко распахнутыми глазами, полными надежды и такими же темными, как у Напье. Жуткое сходство с отцом. Еще страшнее было то, что в изгибе скул Сэма, в рыжеватом оттенке его волос Маршалл мог видеть Клэр.
(У тебя нет сына.)
(Я… я…)
(Скажи это. У тебя нет сына. Скажи это, или он тебя ударит.)
(Давай, Маршалл.)
(У меня нет сына.)
— Однажды, когда ты был маленьким, — начал Маршалл напряженным, но ровным голосом.
— Насколько маленьким?
— Четыре, может пять.
— Круто!
От этого восклицания у Маршалла по спине побежали мурашки. Волоски на коже вздыбились.
— Тебе было пять, и мы с мамой отвели тебя в школу в первый раз. Я приготовил завтрак.
Маршалл все еще помнил этот запах. Кисло-сладкий. Он проник в подвал вместе с воспоминанием, как призрак, но затем изменился — превратился в мускусную вонь секса, жаркого пота и спермы Напье, размазанной между ногами его жены, в месте, которое он сам целовал тысячу раз.