— Я, в табачную лавку пойду, за папиросами, у меня кончились, — бросил Клюфт Митрофанову вставая со стула.
— Угу, — буркнул тот, не отрываясь от книги.
— А ты, что, заметку уже написал? — попытался привлечь к себе Димкино внимание Павел.
— Да, да. Паша. Не мешай. Я читаю очень важное произведение. Не мешай!
— Что, ты там, можешь, такое важное читать, что, не отрываясь, так глотаешь страницу за страницей?
— Капитал! Маркса! Книгу все времен и народов! — важно и как-то, торжественно, заявил Митрофанов.
— Что?
— Капитал Маркса! Вот, хочу осилить. Да и мне ведь нередко заметки про экономические показатели попадаются. Поэтому хочу быть, так сказать, подкованным! — склонившись над книгой и не глядя, на Клюфта, ответил Димка.
Павел, тяжело вздохнул. Надев полушубок, он пожал плечами. Намотал на шею шарф и натянул шапку. Еще раз, взглянув на Димку — хмыкнул носом и вышел из кабинета. На улице было холодно. Мороз сразу же накинулся на щеки и нос. Пощипывая кожу, он, словно забавлялся с лицом. Павел сощурился. Противная поземка мела по тротуару своей невидимой метлой снег. Фары от редких машин светились сказочно — словно глаза, огромных и страшных животных. До табачной лавки не далеко — всего несколько сот метров. Но Павел шел медленно. Он глубоко вдыхал свежий и холодный воздух. После закуренного и пропахшего табаком кабинета, от этого воздуха, даже немного кружилась голова. И вдруг… На той стороне улицы он увидел его! Это был богослов. Грязно-зеленый, длинный плащ. Немного вытянутая, словно яйцо голова. Шапки нет. Ветер развивает волосы. Высокий силуэт двигался вдоль домов. Клюфт, встал как вкопанный. Несколько секунд он наблюдал за этим человеком. Затем словно очнувшись, Павел побежал сломя голову.
— Иоиль! Богослов! Стой! Подожди! — крикнул Клюфт. Богослов обернулся, но, увидев, что Павел догоняет его, втянул голову в плечи и лишь ускорил шаг.
— Богослов! Иоиль! Стой! Павел бежал изо всех сил. Прохожие невольно оборачивались и смотрели на него. Богослов не останавливался. Он все ускорял шаг. Хотя бежать не решился. Павел настиг его на перекрестке. Клюфт, схватил Иоиля, за полу плаща и тяжело дыша, спросил:
— Ты, что убегаешь? Что не узнаешь? Глубоко посаженные, серые глаза, внимательно смотрели на него. Но в них нет испуга. Не было удивления. Огонек любопытства и только. Гладкая кожа, на щеках бледна, словно богослов болен. Слегка горбатый нос даже не покраснел от мороза. Безупречно выбритый подбородок и щеки словно окрашены мелом. Вид у Иоиля был явно не здоровый.
— Богослов, ты, что, не узнаешь? Ты же у меня ночевал полторы недели назад? Не признал что ли? — Павел тормошил Иоиля за плечо.
Клюфт тяжело дышал. Стремительный спурт утомил. Богослов посмотрел по сторонам и заговорил ровным голосом:
— Сын мой! Если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои, так, что ухо твое сделаешь внимательным к мудрости и наклонишь сердце твое к размышлению! Если будешь призывать знание и взывать к разуму! Если будешь искать его, как серебра и отыскивать его, как сокровище! То уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге! Ибо Господь дает мудрость из уст Его — знание и разум! Он сохраняет для праведных — спасение! Он щит, для ходящих непорочно! Клюфт завороженно смотрел на богослова. Он ловил каждое слово. Он хотел его остановить, но не мог. Иоиль видя растерянность Павла, улыбнулся и положив руку ему на плечо, тихо добавил:
— Ты ведь об этом хотел меня спросить? Так ведь? О Боге? Что скажет Бог? Вот он тебе и сказал. Ты сам нашел ответ. И теперь ты уже не будешь сомневаться. Павел сглотнул слюну и выдавил:
— Да, но я не об этом спрашивал, я не об этом…
— Хм, а я видел в твоих глазах, что об этом. Вижу. Тебе трудно.
— Да, но, я не об этом… — Павел тяжело дышал. Он слышал, как стучит в груди, его сердце. Удары отдавались в виски. Губы от волнения высохли. Клюфт облизнулся, но язык был шершавым, как наждачная бумага. Даже глотать трудно. Иоиль еще раз похлопал Павла, пожал плечами и кивнул головой. Он словно соглашался с мыслями Клюфта:
— Ах, да конечно. Ты о несправедливости. Да, как я не догадался. Знай. Не будь лжесвидетелем на ближнего твоего; к чему тебе обманывать устами твоими? Не говори — как он поступил со мной, так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его! Совращающий праведных на путь зла сам упадет в сою яму, а непорочных наследует добро! Так вот! Богослов взял Павла за руку. Клюфт почувствовал, что пальцы у Иоиля холодные, словно лед.