Элис же расстегнула три верхние пуговицы на платье, вылила последние капли из фляги себе на ладонь и попыталась протереть грудь и шею. Потом опустилась на траву, посадила Колина на колени и без сил привалилась к дереву. Глаза у нее слипались, но она заставляла себя держать их открытыми, зная, что засыпать ей нельзя.
– Вставай, – приказала она себе. – Сидя здесь под деревом, ты никогда не доберешься до Далласа.
Все силы у нее ушли на то, чтобы подняться на ноги и посадить Колина в заплечный мешок. Она швырнула пустую флягу в ранец, отвязала Чили и попыталась сесть в седло. То, что случилось дальше, было похоже на кошмарный сон. Элис смутно помнила, как вдела ногу в стремя – и тут ей показалось, что голова у нее взорвалась и разлетелась на куски. Все тело захлестнула адская боль. Элис почувствовала, что куда-то падает, а в следующий миг что-то твердое и острое вонзилось ей в плечо. Потом все погрузилось во тьму.
Когда она наконец открыла глаза, то поняла, что лежит на спине, нога неестественно вывернута, а в грудь отчаянно колотит кулачками Колин, истошно вопя матери прямо в ухо. Нечеловеческим усилием Элис заставила себя сесть, озираясь в поисках лошади. Но той и след простыл. Постанывая, женщина положила руку на затылок и закрыла глаза, борясь с головокружением. Она боялась опять потерять сознание. Элис осторожно потерла голову, потом ощупала плечо. Платье было разорвано, а по руке струилась кровь.
Колин все еще плакал, поэтому Элис, морщась от боли, вытащила его из заплечного мешка и осмотрела, чтобы понять, нет ли у него каких-нибудь ссадин или царапин. К счастью, малыш был цел и невредим, просто напуган внезапным падением. Элис осторожно положила Колина на траву и вытянула ногу. От боли, пронзившей ее от щиколотки до бедра, женщина вскрикнула.
– О боже! – простонала она, задирая подол и осматривая посиневшую лодыжку. – Кажется, я сломала ногу! – Элис тряхнула головой, пытаясь сфокусировать взгляд, и снова застонала, когда увидела, что щиколотка уже начала распухать.
Элис вдруг почувствовала спазм в желудке. Она быстро отвернулась в сторону, и ее вырвало. Ей показалось, что от резкого движения голова ее раскололась на кусочки. Свет в глазах померк, все вокруг расплылось… Элис с трудом дотянулась до Колина и подтащила его поближе к себе. Потом легла навзничь и стала искать на ощупь влажную пеленку. Найдя ее, Элис положила ее между собой и Колином, всунув уголок мокрой тряпочки малышу в рот. Застонав от боли и отчаяния, женщина закрыла глаза и позволила себе погрузиться в спасительную тьму.
Натан отер рукавом пот со лба и сочувственно потрепал своего коня по взмыленной шее.
– Ну же, старина, поднажми. Я знаю, что тебе жарко, но мы уже почти на месте.
Натан стянул зубами с руки перчатку и достал из кармана свои часы. Половина четвертого. Уже почти пять часов он мчится как сумасшедший, не давая роздыха ни себе, ни коню. Должно быть, Даллас уже совсем рядом. Линн говорила, что от Биксби до Далласа не больше шести часов пути, даже если ехать с короткими остановками. Натан надеялся, что не сбился с дороги. Он спрашивал у всех встречных, не видели ли они женщину с ребенком на серой кобыле, но Элис как сквозь землю провалилась. Натану хотелось верить, что у Элис хватит ума не сворачивать на глухие проселки. «Нет, даже она не станет так рисковать», – убеждал он себя. Однако было по меньшей мере странно, что она ни разу никому не попалась на глаза. Натан защелкнул крышку часов и сунул их обратно в карман. Потом натянул перчатку на онемевшую руку. Конь Натана явно нуждался в отдыхе, но молодой человек упорно гнал жеребца вперед.
– Ну давай, дружище, – подбадривал Натан своего скакуна. – Прибавь прыти!
Рейнджер похлопал взмыленного коня по шее, а когда вновь взглянул на дорогу, глаза его округлились от удивления, на смену которому тут же пришел леденящий душу ужас. Натан увидел на обочине серую кобылу, неспешно бредущую без седока и с волочащимися по земле поводьями. Натан помчался беглянке наперерез. Когда ошарашенная Чили остановилась, он схватил поводья, чтобы она не могла унестись прочь. У него потемнело в глазах, когда он увидел кожаный ранец, притороченный к седлу. Натан хорошо знал этот ранец. Он висел на крючке за дверью в доме Элис.
– А ну, иди рядом, старая кляча, – обратился рейнджер к лошади. – Если только по твоей вине Элис попала в беду – тебе, мерзавка, несдобровать.
Натан пришпорил своего коня, и на сей раз дополнительных уговоров не потребовалось. Удивленный и обиженный таким грубым обращением, конь вихрем полетел вперед. Разозленная кобыла, вынужденная нестись вслед за ним, мотала головой, пытаясь вырвать поводья у Натана из рук. Натан зорко смотрел по сторонам, надеясь увидеть хоть клочок пеленки Колина, хоть лоскуток от платья Элис… Рейнджер даже не замечал, что гонит коня все быстрее и быстрее; неудивительно, что, поравнявшись с рощицей, в которой лежала Элис, он едва не проскочил мимо. Его остановил вопль Колина. Натан изо всех сил натянул поводья и, не дожидаясь, пока конь замрет на месте, спрыгнул на землю. Потом он быстро привязал обеих лошадей к толстой ветке могучего дуба, а сам бросился на пояски Элис и Колина. Во весь дух бежал Натан на крик сына.
– Элис! – в ужасе прошептал рейнджер, наконец увидев распростертую на земле женщину. – Элис, что с тобой?
Она не подавала признаков жизни. Натан опустился возле Элис на колени, взял на руки ревущего во весь голос ребенка и попытался успокоить его, в то же время внимательно осматривая его несчастную мать.
– Элис, Элис, – в отчаянии твердил рейнджер, склоняясь над ней, чтобы послушать, дышит ли она. – Элис, милая моя, это я, Натан. Ну прошу тебя, открой глаза!
Элис показалось, что откуда-то издалека до нее доносится чей-то очень знакомый голос. Он что-то говорит, зовет ее по имени… Ах, этот голос… Этот низкий, ласковый голос… Кто бы это мог быть? Она хотела откликнуться, пожаловаться, что у нее болит голова, болит плечо, болит нога… Хотела сказать, что надо напоить и успокоить Колина. Но почему-то не могла произнести ни слова.