Было новое утро. Был розовый свет над морем, и вдали маленький парад рыбачьих лодок выходил в залив. Я думал о людях в этих лодках, о риске и опасностях, с которыми они сталкиваются, и о семьях, которые им надо прокормить.
Открыв дверь и выходя из нее, я сказал себе: здесь это должно кончиться. Злость и обида кончаются здесь. Прямо сейчас. Дай себе в морду и иди работать.
Я нашел ключ от ворот, подъехал к коттеджу «Безмятежность», открыл все дверцы и включил радио на полную громкость. Играла старая музыка Перси Следжа и вскоре я радостно разгребал снег под «Когда мужчина любит женщину» и «Попробуй немножко нежности». Все слова пришли откуда-то ко мне и я распевал во все горло и орудовал лопатой под ритм басов.
Добравшись до голого серого пола крыльца, я обнаружил, что доски в очень хорошем состоянии. Отец за свою жизнь, наверное, красил это крыльцо пятнадцать или двадцать раз, и ему должна была платить миссис Хэлворт. Я представил ее противоречивые чувства, когда она выписывала чеки за дом, в котором больше не бывала.
Скоро дочь мистера Хэлворта снова пройдет через это крыльцо. Она поднимется по ступенькам, которые я расчистил, подойдет к двери и откроет ее, впервые с тех пор, как она была маленькой девочкой. А сейчас у нее есть своя маленькая девочка.
Я оглянулся и посмотрел на почтовый ящик у двери. Тот же самый ящик, выкрашенный в красный цвет, с белыми буквами ПОЧТА, такой же, каким был, когда мне было восемь лет. Углы были выведены так идеально, что я сразу понял, что его сделал отец. Я мог видеть, где он аккуртно законопатил швы силиконом, чтобы сохранить от дождя и влаги. Я, наверное, был в перврм классе, когда он сделал этот ящик. И отцу было примерно столько лет, сколько мне сейчас.
- Делай все из чистого кедра, без сучков, и оно простоит вечно, - говорил он. - Учись ремеслу и ты никогда не будешь голодать.
Учись ремеслу. Он проповедовал мне это с восьмого класса, а я отвернулся от его совета с первого дня, как записался на программу подготовки к колледжу. Я до сих пор помню осенние дни, когда, по дороге на футбольную тренировку, я проходил мимо старшеклассников, занимавшихся в мастерских, сидевших во дворе и прятавших свои сигареты, в навороченных солнечных очках и мотоциклетных сапогах.
Я смотрел на них свысока. По мне, это были ребята, которые вырастут кем-то вроде моего отца.
Почасовая оплата, никаких амбиций, Лоуренс Уэлк по вечерам в субботу, двухнедельный отпуск, классические американские работяги. Как только я вырос настолько, чтобы видеть, как все работает в мире, я начал упорно трудиться, чтобы избежать жизни моего отца. Как человек, убегающий от огня, я никогда не оглядывался назад.
До сих пор.
Стоя на крыльце Хэлвортов, я почувствовал, что все годы моего бегства я просто двигался долгой дорогой к дому. И ничего из того, что я сделал в моей жизни — ни контракт с моими инициалами, ни комиссионные от работы кого-то другого — не казалось таким существенным, как сделанный отцом почтовый ящик.
Когда я поднял крышку, то увидел, что на дне была дырка, шириной в мой большой палец, а в углу примостилось гнездышко, сделанное из маленьких веточек и соломинок. Я подумал, что какая-то зверушка прогрызла себе путь в ящик, а потом оставила его для птички, которая свила там гнездо.
Я закончил работать перед наступлением темноты, расчистив пешеходные дорожки в четыре кирпича, круговой балкон, крылечки и подъездную дорожку. Я взял почтовый ящик в мастерскую, чтобы заделать дырку. Извлечь поврежденную доску, чтобы не сломать все остальное, было нелегко и, когда я наконец закончил, было уже очень поздно. Я покрыл дно олифой, законопатил швы, как делал отец, и поставил ящик сохнуть на табуретку у печки.
Я сидел в отцовском кресле и слушал, как ветер грохочет по крыше и теребит расшатавшееся стекло в окне над моей головой. Я продумывал, все, что было нужно сделать в коттедже, пересчитывая более семидесяти окон и дверей, которые я начну открывать завтра утром. Потом нужно будет включить воду и электричество и утеплить трубы под домом, чтобы они не замерзли. Внутри нужен целый день на уборку. После тридцати лет там должен быть беспорядок.
Я съел банку печеных бобов и половину тыквенного пирога. Дважды, до того, как лечь спать, я вставал проверить почтовый ящик, чтобы уверить себя, что я сделал достаточно хорошую работу. В конце я положил внутрь птичье гнездо, скрывая шов, так что нельзя было определить, где кончается отцовская работа и где начинается моя. Я как раз выключил свет на отцовскосм столе, когда услышал подъезжающую машину. Я подошел к окну и увидел, как машина приблизилась к мастерской. Она остановилась, а потом быстро развернулась и уехала. Кто-то с ключом от ворот, сказал я себе.