Она сказала, что ей очень жаль, но да, она уверена.
Я прошел в госпитальный морг. Увидев отца в ящике, который вытянули из холодильника, его тело, намного меньше, чем я помнил, и держа в руках его сложенную одежду, я почувствовал себя маленьким.
И одиноким. Пока ваши родители живы, вы чувствуете, что у вас еще есть куда идти на этой земле. А когда их уже нет, вы чувствуете, что зонтик защиты убран от вашей головы.
Меня спросили, хочу я захоронение или кремацию. Я принимал решение для человека, который всегда сам решал за себя, за жену и за меня, пока я жил под его крышей. Теперь мы квиты, папа, подумал я.
Я выбрал то, что займет меньше времени.
- Вы можете забрать останки завтра, до четырех.
- Не раньше? - спросил я.
Клерк выглядел удивленным.
- Вы можете выслать их мне? - спросил я. Он взял мой адрес и я оставил баночку с кэшью на стуле.
Позже этим утром я встретился в отцовском доме с человеком с аукциона. - Я могу выписать вам чек на три тысячи, за все, прямо здесь, --сказал он.
- Вообще-то, я подумывал о восьми тысячах за все, - сказал я.
Он поморщился. - Я включаю стоимость вывоза ненужных вещей. Здешнюю свалку закрыли. Может, вы не знали об этом.
Этот раздраженный тон, каким его научили торговаться на заочном курсе безымянной бизнес-школы.
Разница в пять тысяч — примерно столько я добавлял на свой счет, на расходы, каждый месяц.
- Ладно, -сказал я. - Но я хочу, чтобы все было убрано отсюда уже сегодня.
Он опять поморщился. - Сегодня? Не знаю. - Он огляделся, как будто обдумывая все заново. Я знал, что он не собирается уходить.
- Когда можно начать выносить вещи? - спросил он.
- Прямо сейчас.
После его ухода я взял в руки фотографию моей мамы, которая стояла в рамке на столе. На фотографии ей было примерно столько лет, сколько мне сейчас, и я мог видеть себя в ее чертах. Такой же нос. Такие же складки в уголках глаз. Мой цвет волос. Смешно, как ты думаешь, что твоя жизнь — прямая линия, до тех пор, пока не увидишь, что она загибается в круг.
Завершить дела было несложно — отец не был человеком, который много накопил. Я провел два часа с агентом по продаже недвижимости и другие два — с адвокатом, который распоряжался наследством отца. На его счете в банке было меньше двадцати тысяч — мой месячный заработок. Я быстро пообедал, и когда вернулся в дом, там уже ничего не было, кроме ковров.
Я уже мог уйти и лететь домой. Вместо этого я прошел через пустые комнаты, слушая эхо своих шагов.
Я думал о маме, как она начинала жизнь в этом доме. В двадцать с небольшим, только что вышла замуж за папу. Что она тогда мечтала иметь и делать в этом мире?
В пустых комнатах были призраки. Вон там, возле лесенки на чердак, мама хранила свою швейную машинку. Я помню, как-то весной ,отец обещал ей поездку на озера, после того, как разъедутся летние люди. Все лето она шила наряды для путешествия. В конце августа машинка сломалась и отец не дал денег на ее ремонт. Тогда он уже все равно решил отказаться от поездки. Я потихоньку вынес машинку из дома и заплатил за ее починку. Мама была благодарна, но я никогда больше не видел ее, сидящей за швейной машинкой.
На внутренней стороне двери стенного шкафа остались карандашные отметки, которые она делала из года в год, измеряя мой рост. Стоя перед этой дверью, я вспоминал, какое удовольствие она получала от этого ритуала. Как она улыбалась, и как мне не терпелось повернуться и посмотреть, насколько я вырос.
Я потрогал отметку сентября 1967 года. Пять футов, четыре дюйма. Я закрыл глаза и увидел маму, стоящую передо мной в красном клетчатом домашнем платье, как она делает отметку на двери.
В кухне я увидел отца. Как он всегда проверял, не оставил ли я плиту включенной или холодильник открытым. Если он мог просунуть долларовую купюру в морозилку, после того, как я закрыл дверцу, значит я закрыл ее недостаточно плотно и это стоит ему денег.
Было два часа, когда я оставил ключ в ящике для риэлтора и вышел из дома. Я поехал на отцовском грузовичке на городскую станцию обслуживания и спросил, могу ли я оставить его там, с надписью о продаже за ветровым стеклом. - Я дам вам двадцать процентов комиссионных, за сколько бы он ни продался, - сказал я рыжему парнишке за прилавком, который принял мое предложение с энтузиазмом и отвез меня назад, к моей машине. Я заметил грязь у него под ногтями. Мозоли на ладонях. Рабочие руки, как у моего старика. Не такие, как у меня.