– Ой-ой-ой, какую маленькую симпатичную штучку я нашел! – стал сюсюкать один из них. – И что же мы станем делать с этой чудесной штучкой?
Второй нагло уставился мне в лицо, а потом протянул:
– Да это же одна из девок, которых водит на поводке Белль. Не та, что похожа на кошку, а другая. Простите, дорогуша, я спустил все свое жалованье, но, может, вы не против поцеловаться и пообжиматься в кредит?
Я отшатнулась и попыталась было повернуть назад, но третий из молодых людей встал за моей спиной и перекрыл путь к отступлению. Я была страшно напугана, хотя теперь понимаю, что они не смогли бы сделать мне ничего дурного.
– Пустите меня! – взмолилась я.
– Ну-у, птичка, маленькая симпатичная птичка, что же ты такая неприветливая… Подари же поцелуй красавцу солдату. – Нагнувшись, он попытался обнять меня за талию. Мне удалось оттолкнуть его, и я закричала, но в этот момент другой, заломив мне руки за спину, схватил за волосы и стал загибать мою голову назад, пытаясь добраться до губ. И вдруг все разом закончилось. На нас словно обрушился какой-то бешеный шквал. В лучших традициях гвардейцев на помощь мне пришел полковник Крэн Картер.
Все случилось так внезапно, что я даже толком не поняла, что же именно произошло. Только что я находилась в опасности: в лучшем случае мне угрожало оскорбление, в худшем – насилие, но вот прошла секунда, и трое юнцов уже, скорчившись, летели в разные стороны. Один из них врезался головой в дверь и, рухнув, так и остался лежать. В двух других проснулся боевой дух, и они попытались атаковать Крэна, в то время как я в полуобморочном состоянии бессильно прислонилась к стене. Отступив на шаг назад, чтобы размахнуться, Крэн сжал кулак и влепил одному из нападавших боковой удар в челюсть, да так сильно, что голова у того откинулась, и я подумала, что у него сломана шея. Затем полковник левой рукой схватил того офицера, который распускал руки, за украшенный тесьмой мундир, буквально поднял в воздух и правым кулаком нанес ему страшный удар в живот. Рухнув на пол, тот стал корчиться и задыхаться, словно в агонии. Тогда-то я и поняла, что Крэн Картер – не тот человек, с которым можно шутить.
Повернувшись, он приобнял меня за плечи и сказал:
– Пойдемте, Элизабет, вам не следует здесь оставаться.
С этими словами он бережно повел меня, прокладывая путь сквозь толпу любопытных, собравшихся возле дверей в столовую, чтобы поглазеть на происходящее. Мы отыскали Белль, и тут же торопливо подошел смущенный Эгертон.
– Вы сопровождали эту даму, – ледяным тоном обратился к нему Крэн, – или я ошибаюсь?
«Значит, он наблюдал за нами», – отметила я про себя.
– Ну да, я… Я отошел буквально на секунду, думая, что она… э-э-э… занята, – бормотал Эгертон с багровым лицом.
– Полагаю, вам следует вернуться к юбке вашей мамочки и, прежде чем вновь появиться в свете, хорошенько запомнить, что джентльмен, сопровождающий даму на балу, несет определенные обязательства, – резко выговаривал Крэн.
Эгертон покраснел еще больше и, судя по всему, хотел ответить дерзостью, но Белль успокаивающе положила руку на его плечо и указала на меня, поскольку я все еще была бледна, как призрак.
– Прошу вас, достаточно с нее потрясений на сегодняшний вечер. Пожалуйста, уходите.
Эгертон неловко поклонился, повернулся на каблуках и ушел. Белль и Крэн провели меня в небольшой альков, где не было народу, и я без сил рухнула на стоявшую там кушетку.
– Что произошло? – обратилась Белль к Крэну.
– Три молодых болвана пристали к ней в коридоре, – скупо пояснил он.
– Что они вам сделали? – в свою очередь, обратился он ко мне.
– Они были очень пьяны, – слабо ответила я. – Они только хотели поцеловать меня и говорили всякие глупости.
– Что они говорили? – резко спросила Белль. Я ответила.
– Мерзкие щенки! – взорвался Крэн. – Завтра я пошлю им вызов и прикончу по одному.
– Нет, не нужно! – Я уже начинала верить каждому его слову. – Они были очень пьяны, я уверена, в иных обстоятельствах они не сказали бы ничего подобного.
«Они бы это только подумали», – с горечью закончила я про себя.
– Остынь, Крэн, – раздалась вдруг медлительная речь. – Похоже, ты и без того вывел их из обращения: у одного сломана челюсть, у второго отбиты внутренности. А третий до сих пор не очухался.
Это был Морисон, еще один гвардейский офицер и, как мне предстояло узнать, один из ближайших друзей Крэна.
– Тоже неплохо, – продолжал кипеть Крэн, – но я предпочел бы переломать челюсти им всем. Проклятые недоноски! – Затем, обратившись к Белль, он добавил: – Мне придется тут немного задержаться. Я провожу вас до кареты, и не беспокойтесь: я сделаю все, чтобы не было никакого шума.
Мы с трудом отыскали Люсинду и выбрались на улицу. Остановившись возле нашей кареты, Крэн нежно поправил на моих плечах накидку.
– Будем считать, что на Олимпе разразилась война из-за Венеры, – мягко сказал он, а затем привлек меня к себе и нежно поцеловал в лоб. Затем через мою голову он обратился к Белль: – Завтра я заеду повидать вашего старого живодера.
– А как вообще ваши успехи в последнее время, Крэн? – прохладно взглянула на него Белль.
– Вы знаете, как изменчива фортуна: то отлив, то прилив. У меня все время был отлив, но теперь – довольно. Не может же это продолжаться вечно!
С минуту он пристально смотрел мне в лицо, а потом подсадил в карету.
На следующее утро Белль отвезла меня в контору Джереми Винтера – необычного, разностороннего юриста, представлявшего интересы всего лондонского полусвета. Если бы меня спросили, какой мужчина оказал на мою жизнь наибольшее влияние, я бы, по правде говоря, должна была, забыв о самых близких, назвать Наполеона и Джереми Винтера.
Как описать его? Когда мы впервые встретились поздним летом 1795-го, он показался мне ужасно старым – с венчиком седых волос, колечками обрамлявших лысый череп, с лицом состарившегося младенца, с маленьким ротиком, похожим на бутон, с пухлыми розовыми щечками, круглыми и наивными голубыми глазами и маленькой кнопкой носа, на которой чудом держались очки в металлической оправе. Джереми ходил на тонких ножках, над которыми нависал большой живот, а ростом всего лишь на дюйм[6] или два был выше меня. Но зато руки его напоминали дрезденский фарфор: слишком белые и слишком тонкие для мужчины, а голоса более прекрасного, чем у Винтера, мне не приходилось слышать никогда. С тех пор минуло сорок лет, но он совсем не изменился – все такой же старый и такой же жизнерадостный. Если кто и изменился, так это я.
По дороге Белль мало что рассказала мне о нем. В юности Винтер получил в наследство от отца небольшую сумму, пустился в различные спекуляции и неимоверно преуспел. К двадцати пяти годам он уже стал богатым человеком, но вместо того, чтобы уйти на покой, занялся вот таким необычным ремеслом и с тех пор трудится на этом поприще с невероятным усердием.
– Люди станут говорить тебе, что Винтер – порочное чудовище, – предупредила меня Белль, – но, поверь мне, ни у одной из нас нет более преданного и умного друга.
Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль, объяснявшая, почему этот человек уделяет такое внимание дамам полусвета.
– Он что – развратник? – слабым голосом спросила я.
– Ты имеешь в виду, по части женщин? – с трудом сдерживая смех, переспросила Белль. – Нет, в этом отношении можешь быть совершенно спокойна. Он питает слабость к молоденьким мальчикам. – И она громко рассмеялась. – Ему нравятся мальчики так же, как большинству мужчин нравятся женщины.
Сказанное ею звучало для меня настолько необычно, что я была буквально оглушена. С ранних лет я – дитя лондонских трущоб – знала о многих пороках, но этот встречается среди бедняков крайне редко, поэтому мне ни разу не приходилось даже слышать о нем.
– Но если он не любит женщин, – пробормотала я, – зачем же он работает на них?
Белль пожала плечами.
– Может быть, ему доставляет удовольствие составлять сделки таким образом, чтобы мужчины, которых он, вероятно, презирает, оставались в дураках. Однако лучше не спрашивай меня об этом – я вовсе не претендую на понимание психологии Джереми, она слишком сложна для меня. Я лишь воспринимаю его с благодарностью, как и любой другой подарок судьбы.