ЭфПи усаживает Элис обратно на диванчик, а она, уткнувшись в его грудь, вся сотрясается в надрывных рыданиях. «Это я виновата. Боже, это я виновата», — без конца повторяет она, пока муж пытается хоть как-то ее утешить. Он сам держится из последних сил, не позволяя себе терять контроль, ведь знает — жене он нужен сильным.
Джагхеду невыносимо смотреть на эту картину, невыносимо слушать сломанный голос женщины, никогда прежде не терявшей самообладания. Желание развеять ее заблуждения очень велико, но здравый смысл все же берет над ним верх. Нельзя, нельзя облегчать участь, уготованную ему судьбой. Шок скоро выпустит Элис из своих цепких лап и все прояснится без его вмешательства. «Это твоя вина, Джагхед! Ты погубил мою дочь!» — вот слова, которые он жаждет услышать. И он услышит их. Обязан услышать. Тогда-то и придёт облегчение.
Едва он думает об облегчении, как в голове начинает шуметь. Во всей этой суматохе он напрочь забыл о главном.
«Найди его, — дает указание властный голос. — Ты обещал. Брось все и начни уже действовать. Далеко он не ушёл, всего пять часов прошло. И поспеши, копы могут тебя опередить».
— Дай мне ключи, — обращается он к отцу. — Ничего не спрашивай, просто отдай и все.
Рука поглаживающая Элис по спине замирает, и ЭфПи вскидывает на сына обеспокоенный взгляд. Все, чего он так страшился ещё несколько часов назад, становится явью. Та самая тьма в зелёных глазах, та самая складочка меж бровей. Решительный, на все сто уверенный в правильности своего выбора…«Я убью его», сказал он тогда. Обезумевший от горя, с окровавленными руками, на которых он занёс в госпиталь свою погибающую девочку, его единственный сын прямо заявлял, что возьмет на душу самый тяжкий из грехов. Сломленный, мечущийся из угла в угол, как раненый зверь, его мальчик не видел иного выхода. Нет, он не допустит ещё одной трагедии. Его мальчик не станет убийцей. Покуда он жив, этому не бывать.
— Никуда ты не поедешь! — говорит ЭфПи. — Я не позволю тебе разрушить нашу жизнь!
Услыхав стальной голос мужа, Элис на мгновение затихает. Сжимающие ее в объятьях руки становятся слабыми. Вздрагивая и прерывисто дыша, она отстраняется от крепкого тела.
— Плевать мне на вашу жизнь, — рычит сквозь зубы Джагхед, забыв, по всей видимости, с кем говорит. — Дай мне гребанные ключи!
Отцовское лицо багровеет. Утирая все еще льющиеся слезы, Элис испуганно переводит взгляд с мужа на пасынка.
— Никуда ты не поедешь! — шипит старший Джонс, в уголке его дрожащих от ярости губ вздувается пузырек пены. — Лучше прижми свой зад, парень, иначе я за себя не отвечаю!
— В чем дело? — тихо спрашивает напуганная Элис. — Куда ты собрался, Джагхед?
Тот ничего не отвечает, лишь криво усмехается и, послав отцу укоризненный взгляд, уходит от него прочь.
***
ЭфПи догоняет сына в холле, в момент, когда того со всех сторон окружают встревоженные друзья. Они наперебой задают вопросы о Бетти, и все ещё кипящий от перебранки с отцом, Джагхед одной фразой заставляет их испуганно замолчать.
— Она в коме, — говорит он грубо.— Свит, ты со мной.
Расставив все точки над «i», «змеиный» Король отталкивает Кевина, который заграждал ему путь на волю, и торопливо идет к раздвижным дверям госпиталя. Свит Пи спешит вслед за ним. В спину раздается грубый окрик ЭфПи, смешавшийся с натянутым голосом Пибоди, но Джагхед даже ухом не ведет. Все, чего он желает в эту секунду — взглянуть в глаза существу, покусившемуся на жизнь Бетти.
— Ключи от тачки ещё у тебя? — спрашивает он у Свита, оказавшись под хмурым набрякшим небом, с которого без остановки валит вялый мокрый снег.
Ноябрь во всей своей безрадостной красе. До рассвета ещё час с небольшим, а пока темноту на больничной парковке разгоняют яркие фонари.
— Нет, я их Пенни вернул, — отвечает Свит, зачем-то хлопая себя по карманам чёрной куртки. Сигареты. Он ищет сигареты.
— Блять! — вырывается у Джонса.
Приняв ругательство на свой счёт, Свит открывает рот, чтоб оправдаться, но не успевает сказать и слова. За спиной слышится гулкий стук каблуков и, обернувшись, он видит летящую на всех парах Заклинательницу Змей в компании старшего Джонса. Пенни — сплошной нерв. Серое пальто нараспашку, полы его развиваются на порывистом ветру, который швыряет соломенные пряди на перекошенное от злобы лицо. Неприятный холодок бежит по спине Свита и дрянная погода тут не при чем.
— Ты! — Она угрожающе тычет пальцем в Джагхеда, застыв от того в паре шагов. — Только попробуй, слышишь меня, только попробуй свалить из города! Я от тебя мокрого места не оставляю, и я сейчас не шучу!
— Давно ты моей мамочкой заделалась? — огрызается Джаг, испепеляя отца, застывшего за спиной адвоката, недобрым взглядом. ЭфПи муки совести неведомы, а потому он с каменной физиономией шлет сыну ответный удар.
— Слушай сюда, мститель хренов! — Её голос звенит от неприкрытой злобы. — Келлер уже разослал ориентировку на Эндрюса, вся полиция округа ищет этого ублюдка и, будь уверен, они прекрасно обойдутся без тебя!
— Я должен их опередить, — чужим, совсем не своим голосом говорит Джагхед. — Я должен.
— Ничего ты не должен! — напускается на него ЭфПи, прервав обет молчания. — Твою мать, Джаг, опомнись наконец! Да, все ужасно, и я понимаю, каково тебе сейчас, нам не легче, поверь! Эндрюс заслуживает наказания, но не тебе быть его палачом. Это не выход, сынок, не выход…
— Для меня — выход, — все тот же чужой голос. — Ты видел во что он ее превратил. Я не могу иначе, просто не могу…
— Боже, да как ты не поймешь?! — с отчаянием говорит Пенни, жестом заставив ЭфПи замолчать. — Бетти боролась за тебя, за твою свободу, а ты собираешься спустить в трубу все, чего она с таким трудом добилась?! Она рискнула ради тебя жизнью, всю себя отдала, лишь бы ты, эгоист хренов, остался на воле и что в итоге? А ничего, ее жертва была напрасной, ведь того, за кого она страдала все равно упекут за решетку! — Пенни переводит дух, сделав глубокий вдох. Колючий голос самую малость смягчается и она продолжает. — Пойми, Джаг, убив Эндрюса, ты и ее убьешь…Разве она заслужила такое предательство? Ответ очевиден, не правда ли? Скоро она вернётся и все, что ты действительно должен — это быть рядом с ней. Заботиться. Помогать. Любить. Чёрт, неужели тебе самому этого не хочется?
С отвисшими челюстями, Свит и ЭфПи во все глаза таращатся на блондинку, как если бы перед ними стоял говорящий жираф. Это точно Пенни Пибоди? Ну, та самая — жесткая, беспринципная стерва-адвокат с Южной стороны?
— Хочется, — тихо отвечает Джагхед. — Безумно.
— Прекрасно, в таком случае поклянись, что оставишь Эндрюса копам, — говорит Пенни требовательным тоном. — Поклянись ее жизнью. Да, мне нужны гарантии, малыш, и нечего так пялиться.
И вся троица в ожидании клятвы перестает дышать. Три пары глаз невидимыми лучами приковывают Джага к мокрому асфальту, как не старайся — не сбежать.
От себя не сбежишь. Боль нипочем не уйдёт, даже на краю света от неё не спрятаться. От желаний не спрятаться. И сейчас он спрашивает себя, что ему желанней всего в этом проклятом мире и тут же отвечает — Бетти. Разве не очевидно? Он желает ее всю. Без остатка. До последней капли. Ее душу. Тело. Мысли. Каждый пшеничный завиток, каждую улыбку, каждый вздох. Понял это, как только увидел ее посреди залитой солнцем гостиной. До встречи с ней он был мертв. Она вдохнула в него жизнь, научила чувствовать. Она — свет, и он тянется к ней, как крошечный, слабый росток, мечтающий превратиться в могучее, раскидистое древо. Но там, где свет, всегда есть тьма. В нем-то, в непроглядном мраке, и затаились уродливые, истошно вопящие неведомые сущности. Рвут его на части острыми зубьями, вгрызаются в самую чувствительную плоть, безжалостные и пугающее откровенные.
«Трус! — беснуются они. — Дешевка! Гордо именует себя Змеем, а на деле — бесхребетный слизняк. Пустышка, мнящая себя венцом творения. Что, Джонс, боишься замарать ручки? Опять дал заднюю? Да, это так на тебя похоже… Одна только пафосная болтовня, на большее ты и не способен. Как ты вообще себя терпишь? Жалкий, бесхарактерный кусок дерьма. Как?! Как ее угораздило полюбить тебя?! За что?! Бедняжка, за какие только грехи ты ей достался. Любовь к тебе — худшее, что стряслось в ее жизни. Хотя, худшее, пожалуй, еще впереди. Кошмар придет с пробуждением, когда несчастная девочка взглянет на себя в зеркало. Помнишь, как в «Шреке» — «Красотка днем, в ночи урод». Фионе, как ни крути, повезло больше, чем малышке Бетти. Урод круглые сутки. Для девушки это равносильно смерти. Знаешь, какими будут ее первые слова после возвращения? «Лучше бы я умерла». Упрекнуть ее за это язык не повернется, не правда ли, Джаг? Сюда идеально впишется одна твоя замечательная цитата: «Я думаю, как противно мне будет прикасаться к тебе после него». Фразочка-то с налетом пророчества, не кажется? Все эти шрамы, сто тридцать шесть швов… Кошмарное зрелище. Отталкивающее. На теле их еще можно скрыть, а вот на лице… Нет, пластику никто не отменял, но есть такая штука, как келоидные рубцы. Ужасный дефект, скажем мы тебе. Бесследно избавиться от них невозможно. Звучит, как приговор. Прощай, театр, актрисой ей уже не стать… Бедняжка. Тебе, кстати, тоже придется не сладко. Каждый божий день смотреть на неё, и не просто смотреть, а прикасаться, целовать, изображая при этом истинное наслаждение. Если она, конечно, позволит. Маловероятно. Практически исключено. Не позволит. От этого хуже вдвойне. К чему такие муки, Джагхед? Крах неизбежен, пойми, вы оба уже на краю. Не усугубляй. У тебя есть «выход». Никого не слушай. Ни Пенни, ни отца, ни бога, ни черта. Просто найди Эндрюса и сделай, что должен. Избавь себя от страданий. С Бетти ты долго не протянешь, помяни наше слово. Она вернётся другой, от прежней милой Бетти не останется и следа. Ты не выдержишь. Ваша жизнь станет невыносимой, каждый день рядом с ней будет сущей пыткой. Поверь, тюрьма по сравнению с этим — Эдемский сад. Рай обетованный. Ну, что выбираешь, Джагхед? Геенну огненную или вечный покой?»