Он сделал свой выбор. Да, жалеть об упущенном шансе он будет всю оставшуюся жизнь, но жизнь эту он разделит с той, чья безграничная любовь не дала тьме окончательно завладеть им. Она спасла его. Всегда спасала. Теперь его черед.
Мерный писк медицинского оборудования нарушает тишину палаты. Аппарат искусственной вентиляции ритмично шелестит, помогая лёгким раскрываться. Вдох, выдох, вдох, выдох. Горячая ладошка снова в его руках, и губы оставляют на мягкой коже влажные следы.
— Все закончилось, малышка, — шепчет он, не сомневаясь, что его слышат. — Просыпайся, теперь все позади. Я знаю, ты из-за него не хочешь обратно, боишься, что он снова причинит тебе боль. Черта с два, Бетти. Ты никогда больше не увидишь эту тварь. Он ушёл. Навсегда. Ничего не бойся, слышишь?! Возвращайся. Ты просто…просто открой глаза, ладно. Хоть на минуту. Пожалуйста, Бетти, сделай это ради меня. Открой глаза…
Горячие капельки падают на прозрачную кожу. Обладай слёзы Джагхеда целебной силой, Бетти излечилась бы за пару минут. Жаль, что чудеса случаются только в сказках. А может они и живут в сказке? Вполне возможно, ведь чудо все же случается.
Была ли это воля высших сил или же терапия возымела успех, но на двенадцатый день веки, налитые сонной тяжестью, слабо дрогнув, приоткрылись. Бетти Купер возвращалась из темноты.
Комментарий к Часть 25. Двенадцать дней ночи.
Здравствуйте, мои милые) Новая глава. В ней нет обещанной флэшбек-сцены, потому как она не вписалась в сюжетную канву данной части. Да и особо она не нужна, что случилось с Бетти и так предельно понятно. Возможно, эта глава предпоследняя, точно не скажу, если уложу дальнейшие события в одну часть, то она такой станет, ежели нет, то придётся вам потерпеть меня ещё пару глав и эпилог) Ну вот, такие дела) Не знаю, понравится ли вам эта часть, но надеюсь, что да) Спасибо за ожидание, я безгранично вам благодарна? По обыкновению жду ваших мыслей) Всех люблю!)))
========== Часть 26. Игры разума. ==========
*Пробуждение*
5 декабря 2018.
Мир встречает Бетти светом. Обжигающей вспышкой слепящего, тошнотворного света, такой, как в эпицентре атомного взрыва. На самом деле, взрывается вовсе не бомба — взрывается голова. Она не может кричать, но если бы могла, то крик ее оглушил бы весь Нордсайд, настолько дикой оказывается боль. Ей кажется, что в череп забивают гвозди, а он трескается, разваливается на мелкие кусочки, и горячие мозги вытекают наружу, прямо на лицо, ведь оно…оно горит. Кожа полыхает так, что захватывает дух, ощущается неприятная стянутость, и ко всему прочему она нестерпимо зудит. Сознание подсказывает Бетти, что зуд пройдёт, если кожу хорошенько почесать, а для этого нужно прикоснуться к лицу. Ничего не выходит. Она едва шевелит пальцами, но поднять руку не может. Конечность словно мертвая, она не более чем чужеродный придаток, который наотрез отказывается ей служить. И тут на Бетти снисходит озарение — отмерла-то не только рука, а все тело. Она не чувствует его, видит лишь, как оно полулежит, накрытое белой простыней, мертвым грузом вдавленное в постель. Оно ей не принадлежит. Она сама себе не принадлежит. Единственные ощущения, что доводится ей испытать — это невыносимый жар, волнами накатывающий на обездвиженный кусок мяса и костей, заставляя его покрываться липким потом. На грудь вдруг опускается чья-то невидимая тяжёлая рука и давит с такой силой, что Бетти чудится треск ломающихся ребер. Слабое мычание вырывается из приоткрытого рта, в который зачем-то засунули скользкую змею, и она извивается в горле, проползая все глубже и глубже, а вырвать эту гадину из себя нет ни малейших сил. Ее мутит, перед глазами сгущается красное удушающее марево, и мир кружится, резко качнувшись, как в водовороте. Последнее, что выхватывает ее мозг перед отключкой — чей-то расплывчатый силуэт, склонившийся над кроватью. Она не разбирает лица, голова идет кругом, но на миллисекунду ей чудится зелёный всполох, а потом все исчезает.
Обморок длится буквально десять минут, по истечении которых Бетти приходит в себя. Кома выпускает ее из смертельных объятий, но ещё десять дней она проводит в полубессознательном состоянии. Изредка у неё случаются короткие «проблески», она видит свою палату, стоящего у ее кровати мужчину в белом халате, плачущую женщину с голубыми глазами. Вскоре отрывочные видения начинают складываться в цельную картинку, время обретает линейность и Бетти окончательно возвращается в реальный мир.
***
*Забвение*
POV Бетти
Морозным декабрьским утром в мою палату входят трое человек. Я уже не сплю и теперь озадаченно смотрю на своих гостей, которые толпятся у кровати в столь ранний час. Мое внимание сразу привлекает молодой парень в иссиня-чёрной толстовке, такой же, как и затейливые локоны на его голове, но что самое выдающееся в нем, так это глаза — густая изумрудная зелень. Удивительно красивые, они заглядывают прямо в душу, словно видят тебя насквозь. Оторвав наконец от паренька заинтересованный взгляд, я уверенностью заключаю, что наружность у него весьма и весьма приятная, увидев такого раз — не забудешь уже никогда. Интересно, кто он такой? А эта женщина… С виду очень строгая, вся такая элегантная и респектабельная, с идеальной укладкой на платиновой шевелюре, в безупречного кроя бордовом пиджаке и зауженных к низу брюках. Наверняка, она восседает в комфортабельном офисе солидной компании, а возможно, в редакции модного глянцевого журнала. Как бы там ни было, первым заговаривает ни красавчик и ни леди, а суровый мужчина с забавными кудряшками на голове и в помятом белом халате. Кажется, он доктор. Слишком умный вид, ну и халат, опять же.
— Доброе утро, Бетти, — говорит он, внимательно меня разглядывая. — Как ты себя чувствуешь?
Бетти… Да, это мое имя. Такое странное. Абсолютно неподходящее. Мне больше по вкусу имя Кейт, оно нежное как ванильное суфле и по звучанию похоже на томный вздох. Но я отвлеклась, а люди ждут. Какая же ты невежа, Бетти. Боже, ну и гадкое же имечко!
— Лицо, — еле слышно отвечаю я. — Зуд.
Увы, говорить целыми предложениями и во весь голос я не могу, связки очень ослабли, и каждый звук дается мне с большим трудом. Способность мыслить я обретаю достаточно быстро, но вот с речью дела обстоят плачевно. А лицо и вправду зудит, да так, что захватывает дух, но почесать злосчастную физиономию не представляется возможным. Во-первых, свинцовые руки, которыми я едва шевелю, а во-вторых, на эти самые руки до кучи надеты толстенные синие перчатки, подозрительно смахивающие на боксёрские.
— А ты знаешь, от чего этот зуд? — спрашивает меня кудрявый. На мгновение я задумываюсь. Троица выжидательно пялится на меня, и это жутко раздражает. Всегда неприятно, когда незнакомые люди усердно сверлят тебя взглядом.
— Я больна.
Конечно же, моя зудящая и горящая адским огнем кожа, это ничто иное, как болезнь, а вот какая именно — неизвестно. Наверняка, заразная и до чертиков опасная, раз симптомы такие серьёзные. Ломота во всем теле, парализованные конечности, жуткий чес и пропавший голос — во меньшее из зол, постигших мой несчастный организм. Интересно, как я умудрилась подцепить такую загадочную болячку?
— Бетти, скажи, где ты сейчас находишься? — продолжает он свой допрос.
«Неужели не ясно?» — хочется воскликнуть мне. Зачем задавать такие глупые вопросы, когда все очевидней некуда. Я прикована к кровати, в полусидячем положении, и на мне та самая унизительная пижама, которая демонстрирует всем желающим (и не желающим) твой бесподобный зад. Чувствую себя пришельцем, чей космолет потерпел крушение и теперь он вынужден адаптироваться в чуждой ему системе, населенной представителями негуманоидной расы. Ну и финальный аккорд — типичная для среднестатистического госпиталя обстановка, но лично для меня довольно милая: небольшая, но и не тесная комната, наполненная светом и воздухом, с молочно-кремовыми стенами и блестящим ламинатом теплого бежевого оттенка; светло-зеленая воздушная тюль на широком окне, возле которого уютно расплагаются два темно-коричневых мягких креслица, а в самом углу — невысокий круглый столик из чёрного дерева. На столике красуется пузатая глиняная ваза, а в ней — букет нежно-розовых лилий.