— Хочешь пудинг? — Мой вопрос нарушает неловкое молчание. — Он вкусный.
— Нет, спасибо, — усмехается Джагхед.
Я мысленно ликую и убираю поднос с едой на тумбу по правую сторону от кровати, от всей души радуясь, что люди не умеют читать чужие мысли. Вдоволь порадовавшись сохраненному пудингу, я продолжаю диалог:
— Эм…как дела?
— Паршиво, — отвечает Джагхед. — А у тебя? Как себя чувствуешь?
— Почему паршиво? Что-то случилось?
Он совсем невесело усмехается, и в мою душу закрадывается жалость. Он, кажется, хороший парень, и по закону жанра именно у таких людей в жизни творится всякое дерьмо.
— Да, случилось.
— И что же? — уже с тревогой спрашиваю я. — Расскажи мне, станет легче.
Невысказанная мысль вспыхивает в зелёных глазах. Одна яркая вспышка и…все пропадает. Смутное беспокойство шевелится во мне и тут я слышу:
— Есть одна девушка… В ней вся проблема.
Я едва не рассмеялась. Девушка?! Серьёзно?! Да какие у него могут быть проблемы с девушками? Он себя в зеркало то видел?
— Только не говори про невзаимную любовь. Я не поверю тебе.
— Нет, тут как раз все взаимно, — отвечает он. — Проблема в другом. Она…она не помнит меня.
Мои глаза удивленно расширяются. Вот так новость!
— Как не помнит?! Ты же сказал все взаимно…
— С ней стряслась беда. — Его голос дрожит — Она потеряла память и теперь не узнает меня.
— О боже… Мне так жаль, Джагхед.
Каким становится его лицо! Клянусь, на мгновение мне чудится, что он сейчас закричит во все горло, или вскочит с кресла и разнесет госпиталь на мелкие кирпичики. Столько боли в чьих-либо глазах я ещё не видела.
— А что с ней случилось? — неуверенно спрашиваю я, заходя на запретную территорию. Я боюсь, что он накричит на меня, посоветовав не совать нос в его личное пространство, но опасения напрасны.
— Она пожертвовала собой ради моего спасения, — говорит Джагхед и взгляд его мутнеет. — Мне грозила тюрьма, серьезный срок по ложному обвинению. Она впуталась в опасное расследование, чтоб добиться моей свободы, а потом…потом все вышло из-под контроля. Тот, на кого она собирала компромат, узнал обо всем и решил отомстить. Он увез ее за город и… Она выжила, но получила травму и теперь ничего не помнит. Это моя вина. Я не уберег ее.
Когда он умолкает, я чувствую, как по лицу стекают тёплые капли. Какая печальная история… Как сильно, должно быть, эта девушка любила Джагхеда, раз пошла на такое. Бедняжка… Моё сердце разрывается от жалости к ней, от жалости к ее парню, который винит себя в трагедии. Боже, ну почему мир так жесток?!
— Мне так жаль, — сквозь слёзы шепчу я. — Твоя девушка…она такая смелая.
— Да, смелая…
— В чем тебя обвиняли? — спрашиваю я, утирая с лица горячие капли.
— В убийстве.
— Убийстве?! Боже, как это случилось?
— Меня подставили, — отвечает Джагхед. — Человек, который напал на мою девушку… Он был влюблен в нее и решил убрать меня с дороги. Убил одного парня и обставил все так, чтоб вина легла на меня.
— Какой ужас! — По моей спине идет холодок. — Но тебя ведь оправдали?
— Да, оправдали, — безрадостно говорит он. — Суд был в начале декабря. С меня сняли все обвинения…
Я слабо улыбаюсь. Хоть одно светлое пятно в этой жутковатой истории.
— А тот человек, его посадили?
— Нет, в тюрьму он не попал, — отвечает Джагхед со странной полуулыбкой на бледном лице. — Он сейчас далеко отсюда и надеюсь, ему очень жарко…
— Жарко? — спрашиваю я с недоумением. — Он что, на курорте?
— Да, на курорте. Называется адское пекло.
Мой рот раскрывается, образовав идеально круглую букву «о». Мгновение я тупо пялюсь на своего брата, осмысливая происходящее, но потом все же беру себя в руки.
— Как это произошло?
Я боюсь того, что могу услышать.
— Ничего особенного. Его просто застрелили.
Нотки сожаления безошибочно угадываются в его голосе, а меня разрывают противоречивые чувства. Я радуюсь, что Джагхед не причастен к смерти злодея, но в то же время в глубине души негодую тому, что злодей этот не умер в страшных муках… Боже, а я, выходит, жестокая.
— Справедливость торжествует, — говорю я наконец. — Он получил по заслугам.
Джагхед ничего не отвечает, лишь ядовито ухмыляется каким-то своим мыслям. Меня же в это время терзает нешуточное любопытство. В моей голове крутятся сотни вопросов и все они — о той смелой девушке, но лезть с ними к страдающему влюбленному пареньку не позволяет совесть, приправленная боязнью быть посланной к чертовой матери. Я держусь из-за всех сил, но любопытство, как известно, сильнее страха, и я решаюсь задать самый невинный вопрос, но для начала…
— Твоя девушка…надеюсь, она поправится. — Я сочувственно смотрю на брата, который в ту же секунду вскидывает на меня взгляд. Тот самый, всезнающий…
— Я тоже на это надеюсь, — тем не менее отвечает он. — Безумно…
— Она вспомнит тебя, вот увидишь.
— Думаешь?
— Уверена. — Я улыбаюсь. — Раз она так любила тебя, то вспомнит обязательно.
Джагхед ничего не говорит, он лишь неотрывно смотрит на меня пронзительным взглядом, но меня это не останавливает.
— Скажи, а как…как ее зовут? — спрашиваю я, покрываясь стыдливой испариной. Глупо, конечно, но мне кажется, что узнав ее имя, я смогу воссоздать в своем воображении образ этой удивительной девушки.
И тут случается нечто совершенно неожиданное. Джагхед резко поднимается из кресла и в мгновение ока оказывается сидящим на моей постели, причем не на краешке, куда обычно садились мои гости, а в нескольких сантиметрах от моего лица. Дыхание у него частое, в глазах какой-то нездоровый блеск, а я от растерянности забываю все свои вопросы.
— Бетти, — говорит он дрожащим голосом. — Ее зовут Бетти.
— Как меня? — удивляюсь я, замечая, как расширены чёрные зрачки на зеленом фоне.
— Да, как тебя… — шепчет он, и я у
вижу в его глазах слёзы. — Мою любимую зовут твоим именем.
Одинокая слезинка ползет по его лицу, а я хоть убей не понимаю, почему же он плачет, почему так смотрит, чего ждет. Молчание длится две секунды, а потом он срывается…
— Боже, да ведь это ты! — горестно шепчет он. — Это была ты, Бетти!
Я ничего не успеваю сделать. Это был удар молнии. Его руки сжимают моё лицо, и в ту же секунду я чувствую его горячие губы на своих губах. Ошеломленная, я застываю как истукан, всем сердцем ощущая — надвигается неотвратимое, неодолимое, и я не ошиблась. Внутри меня поднимается обжигающая волна страха, через секунду обратившегося в испуг, который в следующее мгновение переходит в безмерный, нечеловеческий ужас. Я что есть сил отпихиваю от себя Джагхеда, а потом у меня вырывается громкий, протяжный крик.
Комната плывет в глазах, в палату вбегают расплывчатые силуэты. Они окружают меня, хотят причинить боль. Меня трясет, как в припадке, я отбиваюсь от них, царапаюсь и кричу, кричу, кричу…
А потом резко наступает тишина и все исчезает.
***
Джагхед стоит у окна и завороженно следит за тем, как Саутсайд покрывается пушистыми хлопьями. Пока все жители суетливо копошатся на своих кухоньках, допекая индейку к праздничному столу, он всеми фибрами души желает исчезнуть с лица земли, обратившись в прах, в пыль, во что угодно, лишь бы закончилась эта бесконечная мука — жизнь. Жизнь без смысла и наполнения, та жизнь, за которую он так цеплялся, ради которой подавил в себе самые уродливые, порочные страсти. «Я достучусь». Собственные слова насмешливым эхом отзываются от серых, безликих стен, в которых, как ему казалось, он обретет счастье. Знай он наперед, какая участь уготована ему коварной судьбой, не спешил бы разбрасываться такими громкими заявлениями.
Громкие заявления. Громкие крики. Они до сих пор звенят в ушах, раздражая слух как скрежет ногтей по стеклу. Во век ему не забыть тех страшных минут. Любимое лицо, обезображенное гримасой ужаса от его прикосновений… Лучше умереть, чем выносить такое.
Снова и снова звучит в голове тот разговор, снова и снова он возвращается в тот коридор…
~~~
— Что вы с ней сотворили?! — накидывается на него доктор Кларк, вылетев из палаты Бетти. И без того жёсткие глаза метают молнии, а ему, Джагхеду, хочется собственноручно придушить себя.