И вот осторожный пугающий шепот, пролетающий пылью по ушам, страждущим новостей, перешел в громкие восклицания уличных бродяг:
– Ведьма ночью пройдет по городу! Ведьма ночью пройдет по городу!
Неуемные дети подхватили новость добровольных глашатаев и понеслись с криками по ручейкам хмурых вечерних улиц. Каждый норовил из-за угла состроить страшную гримасу, или согнуться крюком, изображая ведьму.
И старые вороны, знавшие старуху, разгоняли рой молодых воробьишек, от чего им самим становилось еще более жутко, они ворчали, одергивали этих безмозглых, маленьких шалунишек, и собирались на собрание. Зачем? Подхватить хоть малейшую весточку, посмотреть, что происходит вокруг, поделиться своим скудным мнением, обнаружить небывало мрачные краски неба и начать ждать прихода ведьмы с того света. Вороны не могут без ведьм.
Она, несомненно, сегодня ночью пройдет по улицам, выбьет палкой странную дробь, постучится в двери грешников, навестит тех ротозеев, кто забыл закрыть двери на засов. Еще несдобровать тому, кто встретится на пути умершей ведьмы. Месса отменена не случайно.
Но что-то еще висело у всех на языке и не срывалось. Трудно произнести вслух, хотя много раз уже повторено про себя: Ведьма не могла умереть. Слепой не видит явился знак дьявола и его апостолов. Приход состоялся. Как быть простым смертным? Как защититься перед дьяволом?
– Человек для нее – комар бескрылый… пищит, пищит, пока живой – просит пощады, но у кого? – сказал один, тот, что философ.
– Она была в гробу – вот те крест! Сам видел… – засомневался тот, что был свидетелем.
– Смерть ведьмы? Не поверю – я не дурак, – вставил и свое слово Ларс и состроил страшную гримасу на лице, да такую, что глухая Эмилия, принесшая весть о ведьме, заговорила изменившимся голосом, вроде остерегаясь кого-то.
Обычно Ларс при виде этой суховатой бабки, похожей на свою клюку, сразу уходил в сарай. Взгляд у нее недобрый и разговор как ворожба. И пока не застучат за бабкой ворота, Ларс из сарая носа и не показывал. Теперь ему пришлось стоять как вкопанному, прислушиваясь к отстраненному бабкиному говору.
– …Трава кладется под левую пятку…идешь в полночь на кладбище, где уже не хоронят людей. Никого там не должны хоронить… А она крест снизу чертила. Крест чертила перевернутый. И шла спиной к кладбищу…, шла…, будто вел ее кто, – бабка остановила глаза на башмаках Ларса и вдруг замолкла.
– Опять чертовню несешь? – выдавил из себя Ларс.
– …Беда придет.
– Сама ты беда ходячая! Ты в Бога веришь? Или в Мамону? Не слышишь?! – Ларс запирал двери и уже обращался к жене: –Марта! Выпроводи ее.
Но бабка продолжала монотонно бубнить:
…-Нужно обойти кладбище вдоль и поперек (крестом), время от времени говоря: «Вы внизу, я вверху, вы прах и земля, на мне терлич – корона моя. Слово мое крепко, дело мое цепко. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.
Около глухой останавливались люди – знали – не слышит, но спрашивали:
– Ты где слов таких набралась? Старая бестия!
Бабка отвечала:
– Покойница научила. Но не Агнесса – Агнесса не покойница. Запомнила я заговор, слово в слово. Агнесса так не говорила. Не говорила. Все переворачивала наизнанку и крест переворачивала. Не Богу она молилась.
– А кому? Кому? Кому? – вопрошали запуганные люди.
И бабка будто слышала или по губам распознавала вопрос:
– Не назову имя того короля. Не пришло имя. В гримуарах оно вписано.
– Откуда ты можешь знать?
Ларс, увидев толпу, снова вышел за ворота.
А глухая Эмилия все вещала:
– Нельзя на кладбище к другому обращаться. Нельзя завязывать цикуту. Ядовитая трава завязывается с заклинанием кусточками у самого кладбища. На вред, на порчу. Ходит за домом твоим… ходит уже кто-то.
Ларс оглянулся назад:
– Замолчи ты, каркаешь. Никого там нет.
– Хо-дит, хо-дит, тот, кто ночью принял исповедь ведьмы… Смотри…
– Да что ты несешь! – завизжал на всю улицу Ларс. – Не буду я никуда смотреть!
Люди, перекрестившись, начали расходиться. Видно, правда, Эмилия из ума выжила. Ларс будто громом пораженный, стоял, боясь шелохнуться и вздохнуть. Бабка еще верещала о ведьме, непонятными словами, да так, как может рассказывать лишь свидетель немой сцены прошедшей ночью.
«Как она может знать? – думал Ларс, – Кто еще там был, кроме меня?»