Падший
Падший
Падший
Я падал три раза.
Первый - с небес на землю. Одним нелепым взмахом. Когда архангел отправил меня к людям. «Разберешься, что за суета там внизу. Только сам не лезь», - сказал он. И я рухнул головою вниз.
Шел конец июля.
Грохнулся где-то под Воронежем. Деревня деревней. Упал в поле, да на сырую землю правым боком - сердцем живым - прямиком, словно мешок гнилой картошки о пол сеней шмякнулся. Кости по округе разбросал - не соберешь, крылья в клочья изорвал - пух летит по ветру. Собрал, и губу разбитую починил. Каплю крови слизнул - теплая, терпкая, человеческая. Отряхнулся, перья с глаз людских попрятал, все до единого, морду проще сделал и вперед к местным, вверх по дороге в компании с новым днем и рубиновым солнцем.
Воин добра. Воин света.
С голыми руками и чистым сердцем.
Через день началась война.
Человек - существо пугливое. А еще жадное и нетерпеливое. Потому и война.
Мужики из деревни все воевать пошли. Никто не вернется обратно, я-то знаю. Знаю еще, что послан наблюдать, смотреть, следить, вынюхивать. И только. Но в деревне сам без мужиков по-собачьи выть начну через пару недель. К тому же, наблюдать с линии фронта интереснее, а наблюдать с высоты птичьего полета за безумным танцем боевых букашек вдвойне приятно.
Правдами и неправдами, чудом обыкновенным и чудом божественным полгода спустя я оказался в четвертом корпусном авиационном отряде. Сперва - на подхвате, затем и к машинам стали подпускать понемногу. День за днем: для начала к одному крылу подпустят, затем к другому. Сам бог велел мне управлять этими чудными небесными птицами. Разумеется, сам отец ничего не велел лично. Не его почерк. И ничего такого вроде «управляй небесной птицей, сын мой» не говорил. Это ребята в отряде болтают так. Бывало, приземлишься на Вуазене, на землю сапогами ступишь - эдакий довольный, радостный, улыбка до ушей, морда как у ошалелого пса. И ощущения, словно домой слетал и воды райской напился, умылся и на лугу понежился. Душу греет, сердце колотится неистово, да челка на макушке стоит торчком, будто корова языком прошлась. Как вылезу из кабины, тут бойцы и давай галдеть гуртом, что девок мне не надо вовсе, шутить, что полеты бабу в малиннике заменяют. Мол, щи от счастья трескаются.
Черти.
Хорошие ребята. Жаль, что умрут.
Умрут, как Василий и Сергей из моей деревни. Эти еще и оружие в руки взять не успели, как их снарядами в первые дни порвало. Рядом со мной совсем, я чудом уцелел. Только помню, как перед глазами рой красных мушек пронесся, да по затылку словно молотом приложили. Брызнуло теплым, железным. Слизнул с губ - кровь. На этот раз уже не моя.
Какая бессмысленная и неоправданная бойня на земле.
Не одного меня товарищи шутками изводили. Не один я был полоумен от полетов. Не одному мне легкость облаков заменяла перину с бабами, о которых я для проформы рассказывал отряду изо дня в день. Чтобы не приставали с самолетной любовью, шутники хреновы.
Правда, была у меня девка на примете в соседней деревне.
Тонкая, юная, чистая. Точно лиса: цыганские глаза и огненные волосы.
Вулкан, о котором я и не догадывался, проснулся во мне от этого крохотного яркого уголька.
Мой секрет.
Пускай лучше с самолетом сватают, про девку знать им не нужно.
Сашка Казаков - вот кто дышит небом в полную грудь. К тому же, немчуру не любит.
Днем и ночью у самолета крутится, чуть ли не крылья платком носовым протирает. Зовет ласково железяку свою Аннушкой. Говорит, что в честь матушки назвал. Черная, злая, зубастая машина. Людям нравится любить неживые предметы и сознательно уничтожать живые. Идиотский мир с идиотскими правилами.
- Сашка, а кто твою Аннушку обрюхатил? - я решил подколоть товарища.
- Командир, - нехотя отмахнулся Сашка, смачно сплюнул и черными от сажи пальцами ткнул на бомбу, что затаскивали на борт несколько пацанов, - сегодня разродится, красавица.
- И кто у нас будет? Мальчик, девочка? - поручик подошел со спины.
- Двойня, ваше благородие, - по струнке вытянулся Сашка.
- Смирно.
Сашка охотно прислонился к стенке, устало сложив руки на груди.
- Через пять минут летим, - после долгой паузы рыкнул офицер.
Отошел на пару шагов, развернулся, глянул на меня в упор:
- И тебе одного карапуза прицепим, покачаешь в люльке.
- Так точно! - звонко с перепуга выпалил я.
Три бомбы, зачатые в чреве этой безумной войны, казалось, нервно жужжали в предвкушении.
Дикие пчелы нового бога.
Бога войны, которому вот уже год сам себя приносит в жертву ошалевший мир.
Сердце в моей груди как-то по-человечески ёкнуло.