Люк не знал, сколько Воинов убили Цыгане за десятилетия, что наши клубы сражались. Люк не видел крови на наших руках.
— Да. Он придет за Дэшем, за тобой и за мной. Без вопросов.
— Что? — ахнула Кэсс.
Мой взгляд метнулся в коридор, где она слушала, ее глаза были широко раскрыты, а лицо бледным.
— Не волнуйся, детка. Он может попытаться, но ничего не получится.
Эмметт оглянулся, его брови сошлись на переносице. Он знал, что здесь был риск. Такер убивал наших близких, и без колебаний сделал бы это снова.
Но Кэсс не нужно было знать ничего из этого дерьма. Возможно, было ошибкой преуменьшать значение этого для нее, но она достаточно пострадала от рук Воинов. Сейчас у нас были другие заботы, а именно о том, чтобы сохранить жизнь нашей дочери и наш рассудок в целости. И прежде чем мы заговорим о моем прошлом в клубе, мне нужно было знать, что Кэсс чувствовала по поводу похищения, чего она избегала любой ценой. Я бы не стал рассказывать ей истории из «потерянных дней», если бы они каким-либо образом могли причинить ей боль.
— Я не буду вам мешать. — Эмметт поднялся с дивана, взял свою бутылку и отнес ее в мусорное ведро на кухне. Затем он подошел к Кэсс и заключил ее в объятия. — Мы здесь, если тебе что-нибудь понадобится. Всего один телефонный звонок.
— Спасибо. — Она устало улыбнулась ему.
На фоне его высокого, широкоплечего тела она выглядела такой маленькой и хрупкой. Она выглядела на двадцать четыре, о чем я временами забывал, потому что, хотя она была на восемь лет моложе, в ее юном лице была мудрость. Больше, чем я предполагал за все эти месяцы.
Кэсс, может, и была молода, но она не была похожа на других женщин ее возраста, незрелых и склонных к драмам. Она, черт возьми, точно не была такой, каким я был в этом же возрасте: диким и безрассудным. Это тоже было чертовски хорошо. Любая другая женщина не осталась бы со мной. Она бы не стала терпеть мое дерьмо.
И я бы скучал по этому. Я бы скучал по своей Серафине.
Черт, я был чертовым дураком.
Эмметт отпустил Кэсс, затем хлопнул меня по плечу, проходя мимо спинки дивана.
— Я направляюсь в «Бетси» сегодня вечером, на случай, если ты захочешь чего-нибудь выпить. Выйти из дома на минутку.
— Хорошо. Спасибо, что пришел.
Он улыбнулся Серафине.
— Не трудно проводить с ней время, когда она спит.
Эмметт вышел из дома, когда подошла Кэсс и посмотрела на нашу дочь сверху вниз.
— Ты не очень долго спала, — сказал я.
— Я не могу отключить свой разум. Я как будто знаю, что сейчас день, и, хотя я устала, я думаю, что мне следует проснуться. Я могла бы подольше принять ванну и почитать, прежде чем она проснется. Это нормально?
— Конечно. Я побуду с ней.
Она протянула руку и провела по моим волосам.
— Я знаю.
Одно прикосновение — это все, что я успел получить, прежде чем она исчезла в спальне.
С тех пор как она переехала обратно, мы стали ночевать в главной спальне. Не было смысла спать — пытаться спать — в разных комнатах, когда мы были вместе, когда бы Серафина ни просыпалась. Поэтому мы поставили люльку рядом с моей кроватью, и в ней Серафина останется до тех пор, пока нам не станет удобно разрешать ей спать в другой комнате.
Кэсс спала рядом со мной каждую ночь, каждый из нас утыкался лицом в свою подушку. И, кроме случайных поцелуев в висок или лоб, я старался давать ей пространство. Ни к чему не принуждать. Даже секс сейчас не был на моем радаре — дело было не в нем. Мне просто нужно было быть рядом с ней. Всегда быть рядом.
То же самое было и с Серафиной.
Ночь, когда она родилась, те долгие часы, которые я не спал, держа ее на руках, изменили все. Я смотрел на ее драгоценное личико, потерявшееся в таком крошечном человечке. Моем человечке. Я представлял, что сказал бы Дрейвен, жалея, что его не было рядом, чтобы познакомиться с ней.
Он бы надрал мне задницу за то, как я вел себя в последнее время. Он бы ударил меня по лицу и сказал, будь мужчиной, Лео. Когда я сидел на больничной койке, его голос звучал в моей голове так громко и отчетливо, что я мог поклясться, что он доносился из коридора.
Все это время я боялся, что окажусь собственным отцом, эгоистичным ублюдком, который подвел своего ребенка. Но он не был моим отцом.
Дрейвен занял это место.
И я не стану своим собственным отцом. Я стану Дрейвеном.
Чтобы открыть глаза мне понадобилась моя малышка. Если Дрейвен наблюдал за мной, я не собирался его разочаровывать.
Или Кэсс.
Я осторожно просунул руки под Серафину, стараясь изо всех сил не разбудить ее, пока шел по коридору в спальню. Затем я положил ее в люльку, затаив дыхание, когда она на мгновение поерзала, прежде чем устроиться поудобнее и уснуть.
Не то чтобы мне было о чем беспокоиться. Солнце встало, следовательно, она будет спать.
Кран в ванной закрылся, и я подошел к двери как раз в тот момент, когда Кэсс погрузилась в белую ванну.
Она протянула руку через бортик, чтобы дотянуться до книги, лежащей на маленьком табурете рядом с ванной, но не смогла до нее дотронуться.
— Уф.
— Я подам.
Ее лицо повернулось ко мне, когда я вошел и взял книгу, открывая ее на странице, которую она заложила закладкой.
— Я не продумала это до конца. — Она подняла руки, обе мокрые.
— Все в порядке. Просто расслабься. — Я сел на табурет и начал с начала страницы, читая Кэсс, пока она сидела, прислонившись головой к бортику ванны.
Книга была о Второй мировой войне, но по мере того, как проходили страницы, я не впитывал слова так, как если бы читал ее сам. Я был слишком занят, стараясь не заикаться и не торопиться с выводами, чтобы вникнуть в них.
Это была ее область знаний. Книги. История. Изучение.
Я был просто механиком-головорезом, изо всех сил старающимся не дать нервозности проявиться в голосе или дрожи в руках, когда переворачивал страницу.
Никогда в своей жизни я не чувствовал себя более уязвимым, чем в этот момент, читая книгу Кэсс, пока она слушала.
На полу зазвонил ее телефон.
Кэсс выпрямилась, потянувшись за телефоном, но я опередил ее, прочитав сообщение.
— Это твоя мама. Она говорит, что они принесут ужин сегодня вечером. Около пяти.
— Хорошо. — Она снова расслабилась в воде, положив щеку и руки на край. Ее глаза встретились с моими, цвет их был таким же нежным, как у лучшего виски. Ее щеки раскраснелись, как персиковые розы, которые Эмметт принес ей сегодня. Ее волосы были собраны в пучок, и лишь несколько завитков касались поверхности воды.
— Ты прекрасна. — Я поймал капельку воды у нее на подбородке.
— Мне так не кажется.
— Тогда поверь мне, когда я говорю, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел в своей жизни.
Ее глаза наполнились слезами. Было много слез, в основном от разочарования и усталости в ночные часы, когда Серафина не спала или, когда Кэсс изо всех сил пыталась кормить грудью.
Я взял книгу, прочитал еще несколько страниц, пока она не остановила меня в конце главы.
— Ты не рассказываешь о своих родителях, — прошептала она.
— Нет. — Я закрыл книгу и отложил ее в сторону, наклонившись вперед. — Я не близок со своей матерью.
— А с отцом?
— Я не видел его и не разговаривал с ним с тех пор, как мне исполнилось двенадцать.
— Мне жаль.
— Это не твоя вина. — Я вздохнул, не желая вдаваться в подробности, но я также не стал бы отказывать Кэсс в ее любопытстве. — Мой отец был пьяницей и бабником. Полагаю, яблоко от яблони недалеко упало.
— Ты считаешь себя пьяницей?
— Нет. Но я сомневаюсь, что и он считал себя таковым. Он никогда не жил с нами, поэтому я плохо его знал. Они с мамой не были женаты. Я не знаю, какие у них были отношения, но иногда он оставался на ночь. Он появлялся на неделю, затем исчезал на два месяца, прежде чем снова вернуться. Наконец маме это надоело. Когда мне было десять, она сказала ему, чтобы он убирался.
— И ты больше о нем ничего не слышал?
— Он переехал в Калифорнию. Попал в тамошний клуб. Он возвращался раз или два в следующем году. В основном, я думаю, чтобы убедиться, что мама говорила серьезно. А она была серьезна. В последний раз, когда он приезжал, я был дома. Она не знает, что я подслушивал, но я слышал, как она угрожала вызвать полицию, если он появится снова. Он этого не сделал.