– Ты в порядке? – спросил я.
– На самом деле это зависит от того, как пройдет наш разговор. – Она сжала губы.
После совместного душа мы одевались под звуки просыпающегося города. Уиннифред облокотилась на постер, который я украл, ее руки сложены сзади ее поясницы. Она наблюдала за мной, пока я одевался. Незначительный жест, но я не привык, чтобы за мной наблюдали. Я решил, что мне нравилось это.
– Что, если мы никогда не сможем завести детей? – проговорила она. Вопрос эхом отскочил от стен.
– Значит, у нас никогда не будет детей. – Я натянул носок на ногу. – Почему должны быть какие-то «если». С каких пор дети определяют, крепкие отношения или нет?
– У нас, возможно, никогда не будет наших биологических детей. – Ее глаза блестели оттенком сине-розовой зари, как два бриллианта. Она думала о Поле. Она думала о разочаровании, боли, предательстве. Она боялась повторения истории.
– То есть мы сможем провести время, путешествуя по всему миру, создавая воспоминания, вести светскую жизнь и трахаться сутками напролет? Я постараюсь вынести бремя такого возможного сценария. – Я встал, но не подходил к ней. Еще рано.
– Ох, давай серьезно. – Она топнула ногой по гранитному полу.
– Я серьезен, – я усмехнулся. – Мне все равно, если у нас никогда не будет детей. Можешь ссылаться на эти слова.
– Тогда, с другой стороны, у нас может быть много детей. Трое, может, четверо! – волнительно проговорила она. – Я люблю малышей. Люблю детей. И если мы сможем усыновить одного, то я точно хотела бы. Что ты чувствуешь насчет этого?
– Предположительно, усталость. – Я уперся пятками в мягкий ковер перед кроватью, как бы подчеркивая, что никакие слова не заставят меня сбежать от нее. – И взволнованным. В доме всегда будет шумно. Мне никогда не будет скучно. Обычно я предпочитаю компанию детей, а не взрослых. Им еще только предстоит отказаться от каждой частички своей индивидуальности, чтобы приспособиться, но они смотрят на мир через удивительную призму.
Но я не сказал о том, что мне хотелось бы все переделать. Настоящую семью. Собственный дом. Что я думаю, что Уиннифред будет прекрасной мамой, как Патрис, и что я хотел, чтобы у нее было все, что пожелает ее сердце.
Она глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Ее стены ломались. Я мог чувствовать, как они разрушались. Кирпич за кирпичиком.
– У нас двоих были очень нездоровые отношения, – прошептала она все еще с закрытыми глазами.
– Да. И мы многому научились в этих отношениях. Сейчас все по-другому. Мы взрослее. Полностью созревшие. Такое ощущение, что я разобрал что-то неустойчивое и собрал заново, но уже намного лучше.
– Прости, что я бросила «Чайку». Это было неправильно… – Она открыла глаза и облизнула губы.
– Мне плевать на «Чайку», – прервал я ее. – Дело никогда не было в пьесе. Никогда в твоих обязательствах. Всегда только в нас.
– Да. Наверное. Ты не мог дождаться, чтобы избавиться от «Калипсо Холла», да? Как в Лондоне, кстати? – Она прикусила нижнюю губу зубами, обдумывая все.
Я улыбнулся. Именно об этом она сейчас хотела поговорить? Типичная Уинни.
– Прекрасно. Холодно. Серо. В ресторане было круто. – Я на мгновение замолчал. – Но я не смог этого сделать. «Калипсо Холл» все еще принадлежит мне.
– Правда? – Она наклонила голову набок, забавно уставившись на меня.
– Да.
– Почему?
– Что ж… – Я сделал шаг к ней. Проверил температуру. Она стояла неподвижно, не приглашая меня подойти ближе, но и не отстраняясь от меня. – На самом деле я вложил пятьсот тысяч в ремонт пару недель назад. Работы начнутся после завершения «Чайки».
Она прикрыла руками рот, ее глаза сияли.
– Не может быть! – Она топнула от радости, и я не мог ничего с собой поделать и, закинув голову назад, рассмеялся.
– Еще как может.
– Но… почему? – Она в недоумении покачала головой.
– Я собирался продать его Арчи Калдвеллу, старому знакомому, если можно его так назвать. Он хотел приобрести его для своей жены, они переезжают, и он искал, чем бы занять ее здесь. Потом я понял, что если все пойдет по моему плану, то у меня тоже появится жена, которая тоже была бы рада оставить «Калипсо Холл» себе. К тому же, как выяснилось, я тот еще чертов сентименталист. Моя мама любила этот театр, и я… Ну, я любил ее. В любом случае, я не хотел принимать никаких поспешных деловых решений, не посовестившись сначала с тобой.
– Со мной? – Она приложила палец к своей груди, приподняв брови.