Нина. Отчаянная, идущая на риски и мечтающая девушка из провинции.
Дверь театра вдруг распахнулась. Краем глаза я увидела существо, похожее на демона. Высокое и темное, заполняющее проход, словно бесконечная черная дыра.
Атмосфера в зале сменилась. Короткие волосы на моей руке встали дыбом.
Я заставила себя вернуть внимание Рахиму.
Соберись. Соберись. Соберись.
Тригорин и Нина ругались. Я выплевываю свои реплики. Но я больше не сияла под театральными огнями. Холодный пот собрался на затылке. Кто этот человек, который только что зашел внутрь? Это скучная закрытая репетиция без публики.
Лукас и его помощник все еще не заметили незваного гостя. Но, кажется, я отвлеклась на него, наблюдая, как он спускался вниз по лестнице к сцене. Он не один. Кто-то шел позади него. Его движения подобны тигриным – точные и плавные.
Тригорин находился на грани срыва. Нина продолжала наступать.
Я призналась Рахиму, что люблю его, что подарю ему ребенка. Мои глаза жгло от непролитых слез. Из-за этой части я все глубже копалась в собственных проблемах. Именно в этой части Нина смирялась со своим пустым и искусственным существованием.
Я посреди своего монолога – того самого монолога, который каждая начинающая актриса тренировала перед зеркалом, используя в качестве микрофона расческу, – и в этот момент краем глаза заметила, что Лукас вскочил на ноги. Он сорвал свой берет с головы и сжал его, как нищий, ожидающий, когда богач подойдет к нему.
– Стоп… Стоп! – Он маниакально покашлял. – Десять минут перерыв, ребята.
Рахим и я остановились. Мой взгляд нашел тех двух мужчин, которые зашли в театр.
Когда я увидела его лицо, острые черты его подбородка, черные радужки глаз, то нисколько не была удивлена.
Он был единственным человеком, который умудрялся одним взглядом вызвать у меня мурашки и сухость во рту. Одно его существование выворачивало меня наизнанку.
Арсен Корбин.
Он выделялся, словно койот в курятнике, одетый в пару узких черных брюк, туфли с кожаными ремешками и в кашемировый свитер. Может, слишком рано так говорить, но он не выглядел убитым горем с моего ракурса. Никаких явных предательских признаков – налитых кровью глаз, лохматых волос или даже легкой щетины.
Этот человек был одет с иголочки, недавно был у своего парикмахера, тщательно выбрит и прекрасно вписался бы в какой-нибудь модный гала-концерт.
Мне хотелось сорваться на него. Накричать ему в лицо. Сказать ему, что он ужасный человек, так как вел себя невыносимо в ту ночь, когда мы узнали о гибели наших возлюбленных.
– Уинни? – Лукас в нетерпении выгнул бровь. – Ты слышала, что я сказал?
Он хотел, чтобы я ушла. Что бы здесь ни происходило, это не для лишних ушей. Но я не могла сдвинуться с места. Мои ноги застыли на старой деревянной сцене.
– Она слышала. Ее ноги, наверное, затекли так долго стоять. – Я услышала легкие смешки Рахима. Он протянул мне руку и утянул за сцену. Мои каблуки застучали по деревянному полу.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты в порядке. Я пропустил урок по оказанию первой помощи, который нас заставляли пройти, когда работал спасателем в Хэмптонсе. Не то, чем стоит гордиться, признаю, но я без понятия, что делать, если у тебя инсульт, – прошипел Рахим сквозь улыбку во все зубы.
– У… У меня не инсульт, – проговорила я, вдруг начав заикаться.
– Слава богу. Нам всем хочется твоего овсяного печенья, – за кулисами проговорила Рене, играющая Ирину, передавая мне пластиковый стаканчик с водой. Слоан, который играл Константина, жестом предложил мне присесть на складной стул рядом со стойкой, увешанной костюмами.
– Теперь сделай глубокие вздохи. Она астматик? Аллергик? Нам нужен автоинъектор адреналина? – Он повернулся к Рахиму.
Рахим в недоумении пожал плечами.
– Ничего из этого, – ответила я, все еще дрожа, хотя не думала, что Арсен даже заметил меня. – Просто немного контужена. Простите.
– Что вообще случилось? – Рене приподняла бровь.
– Просто ужасная судорога в ноге. Не могла даже двигаться, – нагло соврала я, подняв в знак благодарности стаканчик с водой и сделав глоток. – Мне уже лучше.