Ты пережила человеческий опыт. Поздравляю.
– Хей, Нина, – Рахим наклонился и прошептал мне на ухо: – Ты была великолепна. Горжусь тобой.
Издав нервный смешок, я поднялась на цыпочки, чтобы обнять его и потом остальных. Мы только что отыграли наш первый спектакль «Чайка» для широкой публики.
Мало того что все прошло гладко: актерская игра, свет, декорации, музыка, так еще среди зрителей были четыре важных критика.
– Кого ты там заметила? – Слоан выгнул бровь, спрашивая Рене, когда мы вернулись за кулисы, все с красными щеками и взволнованные.
– Журналистов из New York Times, The New Yorker и Vulture. – Рене сняла парик с головы, вытирая пот с брови. – Важные шишки, Слоан. Не помню, когда в последний раз в «Калипсо Холле» было столько людей, не говоря уже о критиках!
– А вы видели рекламу на Таймс-сквер? – Слоан шлепнул себя по щекам, чуть ли не визжа от восторга. – Мой друг прислал мне фото во время антракта. Я чуть на месте не умер. Не могу поверить, что Корбин потратился на такую рекламу. Ему плевать на это место.
– Реклама на Таймс-сквер? – Я кивнула в его сторону. – Он сделал это?
– Да, милочка. – Слоан заключил меня в объятия и покружил на месте. – И он большой и восхитительный. На нем только твое лицо, но все наши имена подписаны. Тебе нужно сфотографироваться с ним по пути в бар.
Арсен баловал мое единственное эгоистичное желание. Одарил меня таким снисхождением, как рекламный щит с моим лицом. Даже несмотря на то, что мы не доиграли тогда в «Новом Амстердаме». Но почему?
Потому что он хочет, чтобы ты рассказала ему все, что у тебя есть о Поле и Грейс. Он не заботится о тебе ни на йоту.
Но было в этом и еще кое-что. У меня есть предчувствие, что Арсен действительно хотел выявить корыстную сторону меня. Чтобы показать мне, что я, как и он, забочусь только о себе. Это заставляло чувствовать себя неловко. По большей части, потому, я думаю, что он прав. Думаю, глубоко внутри меня засела та эгоистичная крупинка. Просто я никогда не выпускала ее.
Был он сегодня здесь? Пойдет ли на афтепати? С этим мужчиной никогда нельзя знать наверняка. Он приходит и уходит, как ему вздумается. Мятежник в костюме.
Я не могла перестать думать о нашем поцелуе. Не уверена, была ли я взволнована, оскорблена, восхищена, или все вместе. Он был таким настойчивым, темным и отчаянным, будто глоток волшебного зелья. Мы не связывались с той ночи, и я продолжала напоминать себе, что это хороший знак. У нас было достаточно времени, чтобы понять, что случилось между нашими возлюбленными. Нет необходимости выстраивать отношения с этим ужасным мужчиной.
Актеры переоделись в одежду для вечеринки. Я натянула джинсы, черный топ без бретелек и нанесла немного блеска на губы. Все это время я напоминала себе, что ненавижу Арсена Корбина. И даже если я хотела увидеть его сегодня, то только потому, что он – главный источник разнообразия в моей жизни в эти дни. Ничего больше.
Рене и Слоан вместе добирались до места встречи. Мы с Рахимом тоже поехали вместе, остановившись по пути перед неоновым рекламным щитом на Таймс-сквер, чтобы я могла попозировать перед ним.
Приехав в «Братство», мы обнаружили, что бар уже был переполнен актерами и съемочной группой, их друзьями и родственниками, и даже присутствовали некоторые люди из индустрии. Мы пробрались к бару. Рахим заметил свою девушку.
– Я пойду, позову Бри и принесу тебе выпить. Какой яд предпочитаешь? – Он сжал мою руку.
– Белое вино. И убедись, чтобы оно было не слишком вкусным. Правда, не могу позволить себе напиться, – попросила я. Мое сердце из Теннесси хотело виски, но после инцидента в «Новом Амстердаме» я подозревала, что со спиртными напитками нам не по пути.
– Одно мерзкое шардоне скоро будет.
Я осматривала помещение, прекрасно зная, кого выискивала. Мысленно дала себе пощечину, чтобы прийти в себя.
Что с тобой не так? Ты точь-в-точь как Нина. Тянешься к невероятно трагическому герою. Тригорин. Непонятый бунтарь, у которого были свои причины для бунта. Павший враг.
Магнитная сила заставила меня посмотреть вправо. Там я увидела его. Он стоял, прислонившись спиной к стене, с бутылкой пива в руке и с нечитаемым выражением лица. Ему так шла элегантность. И вообще ему шло все. Даже… Депрессия? Я не могла ничего поделать и продолжала думать о той ночи: хотел ли он правда прыгнуть тогда в отеле «Пьер» или был просто настолько пьян. Глупая ошибка, как он сказал.
Может, он жалел о поцелуе, случившемся после.
Может, он даже не помнил, что целовал меня. Почему мне не все равно? Я вдова, которая все еще страдала от потери мужа. Мне должно было быть плевать, что он там думал.