– Ты никогда нам о ней не рассказывал.
– Она умерла, когда мне было шесть. Я почти не помню, как она выглядела, не говоря уже о чертах характера.
А тому, что помнил, я не доверял. Я вырос с убеждением, что Патрис Корбин была настоящим монстром, такую повестку дня продвигал Дуглас. Главным было то, что она волновалась о «Калипсо Холле» больше, чем обо мне, и проводила там свои дни, как можно дальше от семейства Корбинов.
Я знал, что у нее была квартира в Манхэттене и что она часто оставалась там, когда я был ребенком. Еще у нее был любовник, на которого Дуглас жаловался мне, вероятно, чтобы стереть свои собственные проступки. Судя по моим немногочисленным воспоминаниям о ней, Патрис была кроткой и милой. Но опять же, откуда мне знать? Я был всего лишь глупым ребенком.
– У тебя были с ней хорошие отношения? – спросил Кристиан.
– Мне было шесть, – повторил я. – Тогда у меня были хорошие отношения со всем, кроме брокколи.
– Мы просто пытаемся понять, почему ты стал таким, какой есть, – объяснил Риггс, широко улыбаясь. Он закинул руку мне на плечо, обнимая. – Знаешь, полный псих, который подумал, что отношения с Грейслин Лэнгстон хорошая идея.
– Ах да. Ведь я единственный здесь, у кого испорченные отношения с представительницами слабого пола. – Я вернулся к своей книге.
– Дело не только в этом, – объяснил Кристиан. – Нет ничего удивительного, что ты не помнишь свою мать. Тот факт, что ты даже не попытался разузнать о ней что-нибудь… Это уже кажется странным.
– Спасибо за психологический анализ, господа. Лучше занимайтесь своей обычной работой. – Я допил пиво, взял книгу и поклонился на прощание.
После этого ушел.
Дома я достал старый фотоальбом, единственный, который у меня был, и пролистал наши с матерью совместные фотографии до кораблекрушения. Кристиан и Риггс не ошибались, за последние несколько десятилетий я и правда ни минуты не размышлял о своей матери.
В этом было мало смысла. Она была ужасным человеком, возможно, хуже моего отца.
На первой фотографии она держала меня, когда я был еще новорожденным, смотря на меня с гордостью. Она выглядела измученной, так что я предполагал, что был таким же трудным ребенком, как и взрослым. На второй она стояла позади, держа меня за руки, пока я шатался, делая первые шаги в одном подгузнике. На третьей фотографии мы оба бросали желто-оранжевые листья в воздух, одетые по-осеннему. На четвертой мы с Патрис готовили вместе торт, испачканные и счастливые.
Она не выглядела, как дьявол, какой ее пытался выставить мой отец. На самом деле, вполне возможно, она могла быть чуть ли не святой. Я никогда не узнаю, ведь они оба мертвы.
Правду, к сожалению, похоронили вместе с ними.
Глава 20. Уинни
– Что значит пропал? – спросила я Джереми спустя четыре недели после премьеры «Чайки».
– Исчез. Больше не здесь. Потерян. Пуф! – Джереми щелкнул пальцами в магическом жесте.
– Как постер мог просто… пропасть? – Я оглядывала лобби, все еще надеясь найти его скрученным и спрятанным в уголке. – Он занимал весь холл.
– Простите, мисс Эшкрофт. Когда я пришел этим утром, его уже не было. – Джереми в бессилии развел руками.
Большой постер с изображением нас с Рахимом исчез. Я предполагала, что какие-то панки украли его. Кража бродвейских памятных вещей была частым явлением, когда я училась в Джульярде. Но обычно люди крали маленькие вещи. Например, брелоки или крошечный реквизит, оставшиеся на сцене. Но не целый постер.
– Мы еще во всем разберемся. – Лукас пошевелил пальцами в воздухе, уже говоря с кем-то по телефону. Он так расстроен, что даже его шляпа упала, а он не удосужился ее поднять. – Я пойду к руководству и попрошу показать записи камер с прошлой ночи. Это могут быть уборщики, пытающиеся заработать на eBay.
– Ну, пошли. – Рахим положил руку мне на плечо. – Нам еще надо отыграть спектакль. Не волнуйся за постер. Мы вернем его.
– Но что, если нет? – спросила я. – Он дорогой. И он был полезен для продвижения. Люди могли увидеть его снаружи. К нам заходили из-за него.
Мы и без потери плаката были в невыгодном положении, практически без бюджета.
– Не думай об этом сейчас, – попросил Рахим. – Мы ничего не можем поделать, кроме как зажечь на сцене.
Так мы и поступили. Спектакль получился взрывным. Я чувствовала себя другим человеком на сцене. Может, потому, что я становилась другим человеком, как только яркий свет ударял мне в лицо. Я – старая версия Уинни. Та, которая оставила Малберри-Крик. Она брала все в свои руки и спасала положение.
Как только я сошла со сцены, то реальность настигла меня, и я почувствовала себя измотанной. Последние недели были тяжелыми. Я все еще старалась смириться с мыслью, что у Пола была секретная жизнь, и не та, которой он мог бы гордиться. Четыре дня назад я наконец постирала его наволочку. Убрала его кроссовки в шкаф для обуви. Постоянное напоминание о мужчине, который закрутил роман со своей коллегой, больше не утешало меня, как раньше, так как теперь я знала правду.