Зайчики
Бегут, бегут по стенке зайчики,
Как легкокосые китайчики.
А мне смешно –
Гляжуся в синее окно,
Мне кажется: давно, давно
Все было так,
Часов немолчный, медный так
И на дворе шарманки визги,
Над камнем радужные брызги
Из тонкой уличной кишки,
В лабазе – важные мешки,
Смешки
И говоры прохожих
И вереницы дней похожих
Так друг на друга…
Мгновенья смеха и испуга…
И мне смешно
Глядеться в синее окно
И знать, что все, все раньше было
И отцвело, как дым кадила,
И снова пышно расцветет –
И бирюза и солнца мед –
И вновь растает,
Как этот зайчик убегает
По пестрой комнаты стене,
Смеется, прячется в окне,
Вдруг исчезает.
18 мая 1913 г.
«Наша встреча на зыблемой палубе…»
Наша встреча на зыблемой палубе
Под надутым и плещущим парусом!
(Если-б сроки те сердце узнало бы!)
Небо вышито пламенным гарусом,
Море радостью огненной залито,
Золотой пеленою окутано –
Миражи ли вдали, острова ли то?
Сердце бьется безвольное спутано.
И жемчужной, дрожащей короною
Зажигаются в гаснущем пламени
Звезды дальние там пред иконою
Долгожданного, чудного знаменья.
Хорошо нам на зыблемой палубе.
Сердце сбывшейся радостью налито
И узнать оно жадно желало бы –
Миражи ли вдали, острова ли то?
28 декабря 1912 г.
В саду
Сирень играет на свирели
Душистой, свелой, фиолетовой.
И, улыбаясь, Вы присели –
Над Вами солнца свет эгретовый.
Он золотит песок дорожек.
Тоскою светлою Вы схвачены.
В траве густой змея и ежик
Борьбою яростной захвачены.
Так блеск колец змеи чешуйчат,
А иглы ежика так колются;
Фонтан дождит лениво-струйчат,
Березы небу пестро молятся.
Ленивым полуднем захвачены,
Вы задремали светло-розово
В саду, жарою озадаченном,
В покрове зелени березовой.
«Я устал от долгих бдений…»
Я устал от долгих бдений
И метаний и молений,
Кинул пустыню мою
И путем лесных цветений,
Чрез сплетенья светотеней,
Пробираюсь и пою.
И кого в пути ни встречу,
Всем любовию отвечу –
Истомился без огня.
Кельи сумраки далече,
Золотые стрелы мечет
Войско радостного дня.
Надо мной голубооко,
Вольно, сладостно, глубоко
Расцветает синева.
Что мне жребии пророка?
Путь свободен мой далеко,
Свет и тени и трава.
Не миную светлой встречи,
Буду слушать смех и речи,
Пробираюсь и пою.
Кельи сумраки далече,
Всем любовию отвечу,
Кинул пустыню мою.
У гроба
Отгорел. Лежит – не дышит.
Воскресения не ждет.
Завтра ладан заколышет
Пламя желтое как мед.
А сегодня голос тонкий
Что-то жалобно твердит;
Сердце, словно у ребенка,
Нежной жалостью болит.
Будет пенье, целованье,
Отпуст благостный грехов,
Равнодушие, рыданья
И земли желанный зов.
И струит мертвец тяжелый,
Сладковато-пряный тлен,
Точно сосен алых смолы
В сроки сумрачных измен.
Тяжело и сладко. Жалит
Сердце мудрая змея:
«Скоро ль мой челнок причалит,
Тлен пленительный лия?»
«Твой голос, словно у ребенка…»
Твой голос, словно у ребенка,
Звучит наивно, муки для.
Ты как зверек, как в сказке Сонка
В палатах пышных короля.
Жужжат серебряные пчелы,
Спустился вечер, ты одна
И песней томною виолы
Стыдливо радостно пьяна.
И все молчит и все уснули.
Лишь там, в лазоревых лугах,
Лучисто дышит звездный улей
И луны плещутся в прудах.
Поет виола нежно, тонко,
В камине гаснет жар угля –
Твой голос, словно у ребенка,
Звучит наивно, муки для.
Бессонница
Глухая ночь. Луна ползет, как рак
На голубую мель нечаянно попавший.
В саду шуршит уныло лист упавший
И старые часы твердят упорно «так».
Все люди мертвые. И сонные гробы
Объемлют их. В окне навесы елей,
Ночных цветов пьянящие свирели
И томно важные и старые грибы.
Глухая ночь. Лишь мягко бродит сон
И ворожит и заклинает сладко
И мир творит, где каждый шаг – загадка,
Где каждый миг – властительный уклон.
И сердце ждет и чует вещий знак.
Глухая ночь. Оно глядеть устало
На белый пруд, на блеск лампады алой –
Но медлит сон – чародарящий маг.