«Наши сны – это смутные домы…»
Наши сны – это смутные домы
На искомых душой берегах;
Их огни нам влекуще знакомы.
Мы покинули суетный прах,
Снова радости мучат и жалят,
Снова легкий и сладостный бег –
Скоро сон нас воздушно причалит
О забытый и кинутый брег.
Снова дети, мы верим и чаем,
Снова медленно, тихо поем
И в обителях Отчих играем,
Благодати Отеческой ждем.
Рабской долей к земному влекомы
Оживаем в томительных снах,
Где горят позабытые домы
На искомых душой берегах.
«Я не могу поверить чуду…»
Я не могу поверить чуду
И не устану я искать
И буду вечно и повсюду
Мессию жадно ожидать.
Когда придешь и тихо скажешь:
«Он там иди скорей туда!»
Помыслю: «Ты меня миражишь,
Как берег – зыбкая вода».
Я золотому солнцу чуда
Поверить детски не могу,
Ищу его и жду повсюду
И чуя, трепетный, бегу.
Ты вновь кропишь, далекий Боже,
Закатной кровью вечера,
Но сердцу сирому дороже
Теней задумчивых игра.
Беззвездный мрак и злые ночи
И поиск, поиск без конца
Пути неведомых урочий
К селеньям благостным Отца.
Там, в снах смеяся и играя,
Руками радостно плеща,
Мчу сердце к призрачности рая,
Как камень – меткая праща.
«Пустыня любит муки…»
Пустыня любит муки,
Миражит нам глаза,
Рисует там фелуки,
Где желть и бирюза.
И мы кричим устало:
«Гляди – вода, вода!» –
Над нами солнце ало,
И небо, как слюда.
Мы жаждем тьмы и ночи,
Кончины злого дня,
И голос слаб пророчий
От полудня огня.
Идем… В истоме муки
Закрыли мы глаза –
И вот нас мчат фелуки,
Где желть и бирюза.
«Укажи мне, укажи…»
Укажи мне, укажи,
Кто нам строит миражи,
Расцвечает ярки сны
Соком пьяной белены?
Кто кидает шаткий мост
К островам сверкучих звезд,
Вводить в блещущий чертог,
Где царить единорог?
Мы бездумные плывем
К островам, где царский Дом
Облекает дня закат
В багрянец прощальных лат.
Сон меня заворожил,
Полюбил, преобразил!
На воздушном корабле,
В облаков неясной мгле,
Мчит меня на остров тот
Дымно-пламенный пилот.
Кто сказал ему: «Лети!»
Указал ладье пути?
Кто рисует наши сны.
Май несбыточной весны,
Строит ночи миражи?
Укажи мне, укажи!
Круг повседневности
Солнце. Моторы. И грохот трамвайный.
Гулы. Шуршанье бесчисленных ног.
А наверху – голубой и бескрайный,
Бледный, магический, древний цветок.
Сумрак. Лученье. Поющие светы.
Улицы точно ликующий зал.
Смехи. Улыбки. Наряды. Кареты.
А наверху – бирюза и опал.
Тени. Молчанье. Закрытые двери.
Женщины. Вскрики. Темно и темно.
Прежнее. Страхи и власть суеверий.
А наверху – до истомы черно.
Ярко. Малиново. Гадостно-ало.
Золото. Что-то лепечущий день.
Поднятый занавес – ждущая зала.
А наверху – мед, шиповник, сирень.
16 августа 1913 г.
В Трифоновой церкви
(XVI век).
Слышал и я эти ризные вздохи,
Видел я медленно тающий дым.
Веры сбирая последние крохи,
Сладко я плакал печалью томим.
И на шелку желтоокие птицы
Клекоты древние строго хранят,
А за окном – мхи, рубины брусницы,
Голос заблудших и робких ягнят.
Морю подобны простые напевы –
Сладко слезами кропить и кропить
Лик пресвятой и божественной Девы.
Вьющей златую, блестящую нить.
Небо подобно опаловой чаше,
Старцу подобен немолчный падун.
Что они беды и горести наши
Перед лицом праотеческих рун?
Солнце – как пламень немеркнущий глаза
День нескончанный – полярная ночь!
О это ты – светловодная Паза.
Полюса дивного древняя дочь!
Лапландия, река Паза, 1913 г.
«Нам хорошо. Не знаем лиха…»
Нам хорошо. Не знаем лиха
Под сенью чудотворных риз.
Лишь по ночам выходит тихо
На ловлю хитроумный лис.
Но бдит мерцающая рака,
Над ней покров, как скальный мох,
И в небе мантию из мрака
Раздрал бушующий сполох.
Нам хорошо. И так любезно
Входить без совести угроз
Под кровы низенькой трапезной,
Где умилительный Христос
Творит извечные уставы
Прощальной Вечери. Везде
В скалистой тундре пахнут травы
И тихо молятся звезде.
И над болотом свищет тонко
Чего-то ищущий кулик
И кротко, словно мать – ребенка,
Качают тучи солнца лик.
А там, за этой цепью дальней
Пустынно-первозданных гор
Гремит упорный и печальный,
Соленый, плещущий простор.
Нам хорошо. Не знаем лиха
Под сенью чудотворных риз,
Лишь но ночам выходит тихо
На ловлю хитроумный лис.