Внезапный захват, без всяких объяснений, подозреваемых и вообще людей «намеченных» не был в ту пору редкостию для петербургских жителей, так как граф Александр Иванович Шувалов, начальник Тайной канцелярии, работал чрезвычайно усердно и затаскивал в свое страшное логовище не только по делам политическим, но и по таким, которые так или иначе затрагивали выгоды казны или – что бывало очень не редко, – только личные выгоды самого графа по разным подрядам и поставкам, взятым им на себя. Но в Тайную канцелярию по всем этим делам забирали почти исключительно мужчин, тогда как теперь стали хватать куда-то только женщин.
Комиссия под председательством Демидова действовала так сурово, что Данилов называет ее в своих «Записках» «инквизицией». Сам он, приволокнувшийся некогда за Шарлоттою и хотя не дошедший в обхождении с нею до важных «произвождений», сильно струсил и, по словам его, успокоился только тогда, когда «оная грозная туча комиссии прошла и его миновала».
Наконец, в Петербурге добрались, где существует эта комиссия, и тогда начали поступать к ней жалобы, заявления и доносы. Ни одна женщина и даже ни одна непорочная девушка не могла быть уверена, что ее не возьмут в комиссию для допроса.
– Главным гнездилищем разврата в здешней столице, – заговорил однажды в комиссии ее президент, – должно считаться увеселительное заведение некой иноземки Амалии Максимовны Лихтер, родом из Дрездена, а посему и именуемой в просторечии «Дрезденшей». До нее, ваши превосходительства, и так далее, – говорил Демидов, пересчитывая, как всегда, титулы присутствующих, – и следует нам всенепременно добраться. Нужно разорить ее зловредное гнездо и забрать не только обитающих у нее красавиц, но и посещающих ее дом лиц женского пола. С прискорбием, однако, долженствую я заявить досточтимой комиссии, что посещениям Дрезденши причастны и некоторые знатные персоны обоего пола, но, конечно, мы, по рабской должности нашей, не можем перед сим останавливаться и должны в полной точности исполнить монаршую волю. Посему я и полагаю взять под караул означенную Дрезденшу и под угрозою допроса ее «с пристрастием» осведомиться от нее, кто именно упражнялся и упражняется в ее доме.
Комиссия единогласно одобрила это предложение.
– Еще должен я доложить вам, – заговорил снова Демидов, – есть у меня старый знакомец и некогда сослуживец мой по Коммерц-коллегии, асессор одной коллегии Ладыгин. Мои приятственные с ним отношения и побуждают меня наиглавнейшим образом поступить с ним без всякого лицеприятства. Поступила на него к нам жалоба, что он обещанием жениться склонил к любви одну непорочную и потом очреватевшую девушку, а затем, когда оная девушка потребовала от господина асессора Ладыгина исполнения данного им ей обещания жениться на ней, то поименованный асессор от сего уклонился, почему я и мню, на основании известного уже вам артикула «Воинского Регламента», а также и на основании приведенного к сему артикулу «Толкования», его, асессора Ладыгина, с очреватевшей от него девицей торжественно обвенчать, показать сим всему свету недремлющую силу закона.
Мнение о повенчании Ладыгина с очреватевшей от него девушкой было единогласно принято комиссиею.
В следующем заседании комиссия занялась Дрезденшей, приведенной под сильным военным караулом в заседание комиссии. Президент ее для большей внушительности и на страх грешницам приказал забирать их в комиссию с особой обстановкой, так как для исполнения распоряжения комиссии посылалась вооруженная команда, которая окружала арестованную, как важную преступницу. Таким порядком приведена была среди белого дня и Дрезденша, захваченная врасплох в то время, когда она, пышно разодетая, вышла на улицу, собираясь ехать в гости. Прогулка разряженной дамы по улицам под военным конвоем возбудила сильный говор, и, судя по богатому наряду дамы, встречные люди принимали Амалию Максимовну за знатную персону.
Другой случай произвел также сильное впечатление на жителей, и в особенности на жительниц Петербурга. Слишком близкая приятельница одного из нелюбимых в гвардии полковников, Воейкова, молодая вдовушка из благородных дам, ехала в его карете. Несколько гвардейских офицеров, собравшихся у одного из своих товарищей, сидели у открытого окна, когда мимо них проезжала карета полковника, и они под благовидным предлогом вздумали сделать неприятность полковнику. Узнав, кто едет в полковничьей карете, офицеры стали кричать из окна той квартиры, где они были в сборе, чтобы карета остановилась. Кучер не слушался их приказаний и шибко погнал лошадей. Тогда приехавший в гости к офицерам верхом один лейб-компанец выбежал поспешно из комнаты, вскочил на стоявшую на дворе свою лошадь и помчался вслед за каретой, нагнал ее и остановил карету, а подбежавшие в это время офицеры ссадили с козел кучера, один из офицеров заменил его собою, другой влез в карету, двое других стали на запятки и таким образом отвезли эту даму в полицию, обвиняя ее в незаконном сожительстве с полковником.