Кум — на блатном жаргоне начальник оперативной части колонии, тюрьмы, сотрудник уголовно-исполнительной системы, занимающийся изучением и агентурной разработкой воров в законе и иных преступных авторитетов. Он обязан знать все, что касается жизни спецконтингента на подконтрольной ему территории. Настоящий Кум владеет полной информацией не только о том, что происходит сейчас, но и о том, что было, что будет.
БРИЛЛИАНТ ИЗ ВОРОВСКОЙ ОПРАВЫ
Столько народу на Хованском кладбище не видели давно. С такой помпой здесь хоронили лишь партийных секретарей в застойные времена. Ах, какая же это была благодатная пора! С размахом жили. Провожать в последний путь отправляющегося в мир иной можно было в рабочее время, но прогулом это не считалось. Более того, как положено, начислялась среднесуточная зарплата. Потом на поминках бесплатно, конечно, кормили и наливали, кто сколько выпьет. На Руси же выпить любили всегда, а на халяву и подавно. Только те годы безвозвратно канули в Лету. На дворе был сентябрь 1992-го — так сказать, первая ступенька на лестнице демократии. Пить меньше не стали, а вот халявы поубавилось.
— Кого же хоронют-то так? — спросила ни у кого и у всех сразу старушка у кладбищенских ворот.
— Начальника какого, наверное, — откликнулась ее соседка. — Важная, видать, шишка была. Столько народу попригнали…
— А машин-то! И все такие шикарные. — Первая старушка, прихорашивавшая букеты из неживых цветов, выдвинула их вперед — авось и купит кто. — Богатые, видать, все…
— Так берете или нет? — Торговка оторвала меня от праздного созерцания, вернув к действительности. — И так я вам уступила…
— Беру. — Я протянул деньги. — Вот, возьмите.
Прихватив несколько ярко-красных гвоздик, повернулся и пошел к стоявшей рядом «шкоде-форман». Около нее, открыв заднюю дверцу, копался мой приятель. Сашка укладывал в багажник два объемных венка: мы приехали навестить могилы его родителей. Мама была похоронена здесь несколько лет назад. Отец — в прошлом году. Его я знал хорошо, присматривал за ним, когда Сашка, что называется, тянул лямку очередной загранкомандировки. Классный переводчик, он в совершенстве знал два европейских языка и еще на трех изъяснялся достаточно уверенно. Потому в «совке» почти не жил, а все там, за кордоном. Увы, в застойные, социалистические, времена хорошую «капусту» можно было срубить только там.
Пока я слушал разговор старушек, основная похоронная процессия нас миновала. Теперь, видимо, через ворота следовала группа почетных друзей усопшего. Одна за другой ехали дорогие иномарки с включенными фарами. У каждой второй окна салона затемнены так, что не видно даже контуров сидящих внутри людей. Крутые тачки, это уж точно. Какой же крутизны тогда был человек, которого хоронят, если, насчитав больше трех десятков автомашин, я сбился со счета? Внимание опять переключилось на старушек и присоединившуюся к их разговору разбитную бабенку неопределенного возраста — она занимала в этом торговом ряду место самое ходовое, ближе к воротам. Около нее иногда притормаживали автомобили: из открывшегося окна высовывалась рука, протягивая деньги, и исчезала с траурным букетом. Бабенка небрежно принимала купюры, ловко пересчитывала и прятала в необъятный карман джинсовой куртки. Одновременно она гордо, с чувством, затягивалась дымом дорогой сигареты, постоянно торчавшей в ярко накрашенных губах.
— Почаще бы вот так-то. — Бабенка спрятала деньги следующего покупателя, довольно оскалившись, повернулась к соседкам. — Сегодня недельную выручку закрою.
— Стерва ты, Сонька, — беззлобно отозвалась ближняя к ней старушка. — Разве можно чужому горю радоваться?
— Ой, Семеновна, а ты чем лучше? — огрызнулась та. — Сама с этого самого горя кормишься. Аль тебя совесть мучить стала? Шла бы тогда в посудомойки.
— Тьфу на тебя!
— Ишь, расплевалась как. На больную мозоль, видать, наступила. Ладно, торчи здесь и бумажными цветочками торгуй.
— Остынь, с кем связываешься, — одернула распалившуюся было Семеновну соседка и тихо добавила: — Сонька — подстилка воровская. Забыла, как ее дружки нас гоняли, место ей расчищали.
— Не забыла.
— Ну и ладненько, — вполголоса пролепетала старушка. — Будет и на нашей улице праздник, когда другого генерала хоронить будут, а стервы энтой не будет…
— Ну да, эта свое упустит! — так же тихо отозвалась Семеновна, и более громко, видимо, чтобы слышала Сонька, добавила: — Ас чего ты взяла, что генерала хоронют?
— А кого же еще? Генералы, они и живые по одному не ездют. Всегда свита…