— Она подошла ко мне на улице. Я с девушкой расстался, мне было так грустно. Сидел на лавочке, пиво пил.
И тут подходит Лика. Вся такая шикарная, в кожаной мини-юбке. — Его взгляд мечтательно затуманился, Петя даже покраснел.
И прыщи его тоже покраснели и стали ещё более заметными. Лучше бы ему вовсе не смущаться, подумала я.
— Честно говоря, я обрадовался. Решил, что есть на свете справедливость, раз эта красотка захотела познакомиться именно со мной.
Я улыбнулась — вот это самонадеянность! Он что, в зеркало не смотрится? С чего бы это Юка стала бы с ним знакомиться? Это всё равно как если бы Эдвард Нортон вдруг вздумал приударить именно за мной.
Да делать ему больше нечего! Как будто бы мало вокруг него худых и сексуальных!
— А она присела рядом и сказала, что у неё есть красивая подруга, которая не умеет целоваться.
Теперь уже настала моя очередь краснеть. Ну и Юка! Как она могла?!
Во-первых, притащила с улицы первого попавшегося урода! А вдруг он вообще заразный?! А во-вторых…
Зачем мне, скажите на милость, такая реклама? Не умеет целоваться… Хотя какая здесь реклама, скорее уже черный пи ар.
— И мол, если мне тоже нужна практика, не хотел бы я ей помочь? Я сказал, что мне практика не нужна, я прекрасно целуюсь. И тогда она предложила её поцеловать.
Я поперхнулась чаем.
Юка целовалась с этим уродом?!
И её даже не вырвало?
Не может быть.
А Петя продолжал рассказывать:
— Конечно, я поцеловал, что я, дурак, что ли, отказываться. Девушка-то и правда классная. И потом, я подумал, что, наверное, никакой подруги нет, что она все это специально придумала, как оригинальный способ завести знакомство. И вот мы с ней стоим, целуемся. Вдруг она отстраняется и говорит — я так и знала, целуешься ты отвратительно.
Я усмехнулась. Вот это больше похоже на Юку.
— И тут бы мне её послать к чертовой матери. Но она так убедительно говорила. И все время рассказывала о красивой подруге, у которой такая же проблема. И я, сам не знаю почему, согласился прийти с ней сюда.
— Как я тебя понимаю.
— Пришёл — а тут ты.
И он надолго замолчал.
Нехорошее предчувствие щекотно зашевелилось у меня под ложечкой.
Что прыщавый Петя хочет этим сказать? Он, значит, согласился помочь красивой Юкиной подруге научиться целоваться. Пришёл сюда — а здесь я.
Следовательно, я показалась ему настолько убогой, что ему даже целоваться сразу расхотелось?
Мамочки!!! Что происходит?
Неужели я настолько никакая, что даже прыщавый урод сказывается больным, только чтобы меня не поцеловать?!
— Ты не расстраивайся, — наверное, он заметил, как изменилось мое лицо, — ты очень симпатичная, просто… Просто не в моем вкусе. Я брюнеток люблю!
— Подумать только, Брюнеток он любит! — выпалила я. — А тебе когда-нибудь говорили, что ты сам не ахти?!
— Я? — его бас вдруг обернулся фальцетом. — Я мужчина, а мужчина должен быть чуть лучше обезьяны.
— У обезьян нет прыщей!
— Это не прыщи. Это диатез! — Ребром ладони он треснул по столу. — А ты зато толстая!
— Не всем же быть таким тощим, как ты!
— Знаешь, я лучше пойду.
— Пожалуй.
Он резко встал и локтем сшиб на пол стакан с недопитым чаем, и я тоскливо подумала о том, что теперь ещё и пол мыть придётся.
В прихожей он долго не мог попасть тощими руками в рукав куртки. Я насмешливо за ним наблюдала. Вот что значит оскорбленное мужское самолюбие.
— И целоваться ты не умеешь! — сказал он на прощание.
— Так ты тоже, — спокойно парировала я.
Он круто развернулся на каблуках.
— С чего это ты взяла?! — пропищал Петя.
— Ты сам сказал, что Юка так считает. А её мнению я доверяю. Она в этом деле эксперт, — подливала я масла в огонь.
Он опять покраснел, потом побледнел.
А потом… Господи, потом он вдруг набросился на меня. Все произошло так быстро, что я даже вскрикнуть не успела. Один прыжок, и вот уже я прижата к стенке прыщавым Петром. У него были тонкие, но на редкость сильные руки, вырваться не представлялось возможным. Он приклеился своим отвратительно слюнявым ртом к моим губам, его язык был похож на противную медлительную жабу. Такое впечатление, что даже все его зубы каким-то образом оказались у меня во рту. От прыщавого Пети нестерпимо пахло табаком и потом.
Несколько секунд он остервенело мусолил мои губы, а потом оторвался и спросил:
— Ну как?
Я подумала, что если скажу правду, то, не дай бог, он захочет попробовать ещё раз. А я этого не вынесу.