И мне казалось, что это не закончится никогда.
Но все закончилось через пару недель, когда меня уже должны были выписывать. Мой лечащий врач отметил, что в последнее время я быстро пошла на поправку.
— Я думал, что всё же придется вас оперировать, — однажды сказал он, — но теперь вижу, что необходимости нет.
— И я снова смогу ходить? И делать все, что делала раньше?
— Ну, не так сразу — снисходительно усмехнулся он. — Сначала вам придется носить корсет. Несколько месяцев. Всё это время вы можете ходить, но не долго. И лежать, а вот сидеть вам нельзя.
— Как это?
— Вот так. Когда вы сидите, нагрузка на позвоночник гораздо более сильная. Чем когда вы ходите. Но через несколько месяцев вам можно будет и сидеть тоже… Потом походите на мануальную терапию в Абрикосовский переулок, я вам дам телефон отделения хирургии и реабилитации позвоночника. Там лучшие врачи.
— А прыгать? — нервно переспросила я.
Врач недоуменно на меня посмотрел:
— Что?
— Ну прыгать… С парашютом!
— Я сто раз вам говорил, Настя. О парашютах придётся забыть навсегда. Если, конечно, вас не прельщает перспектива оказаться в инвалидном кресле.
Итак, меня должны были выписать. Я слабо в это верила. Я успела привыкнуть к размеренному больничному распорядку, к неподвижности, к остановившемуся времени и пшенной каше на завтрак. Я даже к постылому судну привыкла — однажды поймала себя на мысли, что мне скорее всего будет лень встать с кровати, когда я захочу в туалет.
Мне принесли корсет — сооружение из твердого пластика закрывающее всю спину и живот до груди, корсет застегивался так плотно, что трудно было даже дышать. В этом корсете мне предстояло провести несколько месяцев.
Подошёл день, когда мне впервые разрешили встать с кровати. Присутствовала Юка и мой лечащий врач.
— Я могу пойти погулять? — недоверчиво спросила я.
— Сначала попробуй просто постоять, — улыбнулся врач.
Я бодро вскочила с кровати и чуть не упала на Юку — за неподвижный месяц мышцы ног атрофировались.
Только через неделю я смогла пройти из одного конца коридора в другой.
А за день до выписки меня вдруг навестила Дюймовочка.
Похорошевшая загорелая Дюймовочка, которая в джинсах и белой маечке выглядела совсем девчонкой.
— Привет! — она вручила мне коробку шоколадных конфет.
— Хочешь, чтобы я тут совсем поправилась? — улыбнулась я. Вообще-то я была ей рада. Безобидная трусливая Дюймовочка мне нравилась. Рядом с ней я чувствовала себя решительной и смелой.
— Да ты на себя посмотри! одни кости! — возмутилась она.
— Мама не знаю почему. Вроде бы лежу целый день и ем, что попало, а всё равно худею.
— Мне бы так. Я на диете. Уже полгода даже не захожу в кофейни. Мне кажется, что я могу поправиться просто от воздуха, который пахнет шоколадом.
Мы разговаривали почти час. Ни к чему не обязывающий женский трёп. Кто в каком салоне делает маникюр, и отличается ли цвет естественного загара от солярийного, и не вредна ли биоэпиляция, и как мы находим новый имидж певицы Джери Холлиуэлл.
И только потом я со вздохом коснулась опасной темы, темы, на которую мне было немного больно говорить.
— Ты часто бываешь на аэродроме? — все же спросила я.
— Часто, — сказала она. — Я и не думала, что мне так понравится прыгать зимой.
— Что? — удивилась я. — Ты разве прыгаешь? Ты же бросила давно.
— Прыгаю, — гордо подтвердила Дюймовочка, и её глаза горели. Она даже как будто бы сразу стала выше ростом. — У меня уже семьдесят прыжков. Я немного прыгаю, три-четыре раза за выходные.
— Ты же боялась…
— Да, и до сих пор иногда волнуюсь, хотя, конечно, не так, как раньше… Меня Генчик убедил, что… Ой, прости! — Она зажала миниатюрной ухоженной ладошкой рот и испуганно на меня посмотрела.
Мне стало смешно.
— Да все в порядке! У нас всё давно кончено.
— Я знаю.
— И меня это ни капельки не волнует. — весело сказала я потому что это было правдой.
— Ты молодец, — после минутной паузы вздохнула Дюймовочка. — Я всегда тобой восхищалась. Ты сильная, а вот я бы так никогда не смогла.
— Это тебе так кажется.
— Ничего мне не кажется. Мужчины мною манипулируют, — краснея, призналась Дюймовочка.
«Мною манипулируют только женщины, — подумала я, — вернее, одна-единственная женщина. Юка».
— Если ты сама захочешь, все изменится. Тобою манипулируют, потому что ты позволяешь это делать.