Все эти действия заняли у меня меньше минуты.
Одна минута — это меньше времени свободного падения.
Одна минута — и Юкин парашют превратился в парашют самоубийцы.
Двенадцатый взлет — крайний. Я люблю прыгать в крайнем взлете. А кто не любит? Если заранее договориться с пилотами, единственный раз за весь день «Элка» поднимется на высоту пять тысяч метров.
Все радовались моему возвращению на аэродром.
— Не страшно прыгать после такого перерыва? — спросила Киса.
— Страшно, — округлила я глаза.
Хотя мне ни капельки страшно не было.
Пока меня не было, Киса успела спеться с Жориком. И сейчас она сидела, томно прижавшись к его плечу. Правильно сказал мне когда-то Генчик, аэродром — это большая койка.
Да, Генчик тоже прыгал в двенадцатом взлете. На меня он не смотрел. Ну и зря — никаких скандалов я бы ему устраивать не стала. Я вот рассматривала его совершенно беззастенчиво.
Он заметил, что я на него смотрю, и явно нервничал. Теребил на руке высотомер. А мне нравилось смотреть, как он бесится.
А Юка сидела рядом со мной. Я не думала, что она со мной заговорит.
Но она заговорила.
— Насть… Ты очень на меня сердишься, да?
Я повернула к ней лицо и спокойно улыбнулась:
— Да что ты, Юка. Не бери в голову.
— Наверное, нам надо поговорить.
— О чём?
— Обо всём. — Ей было неловко. Впервые Юке было неловко в моём присутствии.
— Говори.
— Прямо здесь?
— А что такого?
— Давай лучше на земле.
— Как хочешь.
Я улыбнулась и пожала плечами. Юка, конечно, не знала, что на земле ей уже ни с кем поговорить не удастся.
Четыре тысячи восемьсот метров. В самолёте зажглась лампочка, а это значит, что можно прыгать. Выпускающий — Жорик — открыл дверь. Первыми самолёт покинули сам Жорик и Киса. Тоже мне, сладкая парочка.
Юка уверенно подошла к двери. Я догнала её и прокричала:
— Давай прыгнем вместе!
Она явно обрадовалась. Дурочка, она думала, что я собираюсь прыгнуть с ней в знак примирения. А я просто не хотела расставаться с Юкой вот так. Мне хотелось побыть с ней ещё — хотя бы сорок секунд.
«Не надо, давай останемся в самолете вдвоем», — хотела сказать я.
— Что тормозишь, — улыбнулась она, поправляя очки.
Взявшись за руки, мы выпрыгнули из самолета. Воздушный поток закрутил нас, как бумажных голубей. Я подумала, что теперь пути назад нет. В самолете я ещё могла сказать ей — Юка, не прыгай. А теперь это было бы бесполезно. Да и не услышала бы она ничего — встречный поток гулко свистел в ушах.
На секунду мелькнула шальная мысль — а может быть мне тоже не открывать парашют? Вспомнилась история о Томе и Джастине, которую когда-то рассказал мне Генчик. Что ждет меня внизу? Сначала, конечно, никто не заподозрит, что Юкин парашют испортила я. Но потом непременно будет комиссия по расследованию парашютных происшествий. Обрезанное кольцо запаски, разумеется, вызовет определенные вопросы.
Вспомнит ли тогда кто-нибудь обо мне. Буду ли я в числе подозреваемых? Смогу ли доказать свою непричастность? Не исключено, что все обойдется. Но вдруг — нет? И что тогда будет? Меня посадят? Я нс уверена, что смогу это вынести…
На высоте две тысячи метров у меня не выдержали нервы. Я опустила правую руку вниз и дернула релиз. Мощный толчок оторвал меня от Юки. Мой купол медленно наполнился воздухом.
Я посмотрела сначала на Юку, как она улетает вниз. Она ещё не знала о том, что ей не суждено приземлиться. Узнает через полторы тысячи метров, не раньше. Юка смелая и отчаянная, она всегда открывается низко.
За это её ругает аэродромное начальство. Несколько раз Юку даже отстраняли от прыжков — за то, что она открывала парашют ниже пятисот метров.
Сначала она откроет основной купол. Он рассыплется над её головой на тысячу ярких лоскутов. Возможно, она даже не сразу поймёт в чём дело. Возможно, когда она всё-таки поймёт, будет уже слишком поздно для того, чтобы воспользоваться запаской.
А если и нет — я позаботилась и об этом. Обрезать кольцо запаски было несложно. Она дёрнет за кольцо, и ничего не произойдёт. Оно просто останется в её руке.
И никто меня не заподозрит — ведь все знают, что Юка всегда укладывает парашют только сама. Скажут — доигралась.
Я посмотрела на неё в последний раз. Когда я приземлюсь, Юки уже не будет. И я ни за что не пойду смотреть на то, что от неё осталось.