— Да брось ты, — Генчик зевнул, — вот увидишь, тебе понравится.
Черт возьми, он меня уговаривал!
Генчик!!
Меня!
Как это было приятно, мне хотелось, чтобы эта минута все тянулась и тянулась, словно резиновая. Конечно, он мне не в матримониальный союз вступить предлагал, но все-таки…
— Это здорово, Настя, ради этого стоит жить.
«Это точно, — подумала я. — Ради таких вот моментов и стоит жить. Жаль, ты никогда не поймешь, что я имела в виду».
— Значит, мы договорились! — Довольная Юка пожала Генчику руку. — Сегодня вечером!
— А ты что, Юк, Настина секретарша? — ухмыльнулся Гена.
Я удивленно и благодарно посмотрела на него, а Юка как-то сразу потухла и улыбаться перестала. Она терпеть не могла, когда кто-нибудь разговаривал с нею в снисходительном тоне. У нее вообще было гипертрофированное чувство собственного достоинства. Она приказывала, она командовала — а если вдруг кто-нибудь не подчинялся, молчаливо и долго злилась.
— Ладно я пошла укладывать парашют! — улыбнулась она. — Предпочитаю делать это сама. В отличие от некоторых.
— Не злись, Юк, — слабо возразила я вслед уходящей Юке, — ну, хочешь я уложу парашют тебе? Бесплатно!
А ты пока чаю выпила бы! Извини меня!
— Боюсь, у тебя не будет времени мой парашют укладывать, — Юкины губки сжались в ниточку — тебе же надо к прыжку готовиться. Памперс пристегнуть только не забудь, а то мало ли что!
Она развернулась, эффектно тряхнув волосами. Красивые у неё были волосы — прямо как в рекламном ролике шампуня от перхоти. Спина прямая, походка от бедра, как у какой-нибудь Синди Кроуффорд. Даже я, несправедливо обиженная, невольно ею залюбовалась.
— Извини… ещё раз пробормотала я, обращаясь к её удаляющейся спине.
А вот на Генчика, казалось, её совершенная красота и сексуальная походка не производят ровно никакого впечатления. Он даже ей вслед не смотрел, и это — сама не знаю почему — мне льстило.
— А за что ты извиняешься? — вдруг вмешался Генчик. — Пусть себе уходит! Слишком уж она наглая, эта твоя Лика!
— Нет, что ты. Юка — моя лучшая подруга. Самый близкий человек.
— Странная у вас дружба. Весь аэродром о вас сплетничает. Когда обкурится.
Я удивилась:
— Как это сплетничает? Зачем о нас сплетничать? Что интересного?
— Ну. Лика просто ведет себя с тобой как капризная барышня с восторженным поклонником. Командует, а ты бегаешь за ней, словно карликовый пудель… Поговаривают… Ты точно не обидишься?
— Нет, — уныло заверила я.
— Поговаривают, что вы того…
— Чего?
— Ну, лесбиянки! — Он покраснел.
— Да ты что? Какая мерзость! Но это же полный бред. Внезапно Генчик перестал казаться мне самым красивым мужчиной на свете. Я вдруг — это была словно наркотическая галлюцинация — вдруг заметила, что у него не очень хорошая кожа — вся в крупных порах на носу. А нос, кстати, был слишком маленьким для мужчины. Такие встречаются у смазливых голливудских героев и у гомосексуалистов из американских порнографических комиксов.
— Я и сам понимаю, что бред. — Он потрепал меня за плечо. — Не злись.
— А я и не злюсь.
— Ты красивая, когда злишься. — Он показал мне язык.
— Понимаешь, Юка очень много для меня сделала. Может, это прозвучит слишком пафосно, но она изменила мою жизнь.
— Наверное, это какая-то страшная тайна, — он взял меня под руку, — но я, если честно, не большой любитель секретов, поэтому можешь не рассказывать.
Я — то вижу, что ты просто её любишь. А в тандеме — то почему ты не хочешь прыгнуть?
Галлюцинация рассеялась. Теперь Генчик стал прежним, привычным Генчиком — с нереальными синими глазами и улыбчивым загорелым лицом.
— Я высоты боюсь!
— Это поправимо. Я тоже боюсь высоты
— Да ну?
— Нет, правда! Знаешь, как меня уговаривали сделать первый прыжок? Я думал, что описаюсь от страха.
— Ни за что не поверю, — смеялась я.
— А это так. Правда, я учился прыгать по классической системе. Никаких тандемов, никакого свободного падения. Восемьсот метров, самораскрываюшийся круглый купол, парашютисты называют его — дуб. Очень сложно было сделать первый шаг.
— Для меня — невозможно.
— А тебе и не придется. Ты будешь пристегнута ко мне, и шаг вниз сделаю я. А ты просто доверься мне. Или не доверяешь? — шутливо расстроился он.
А мне совсем не хотелось, чтобы Генчик расстраивался. Я осмелела и, кокетливо улыбнувшись, сказала: За тобой хоть на край света!
— Значит, договорились?
— Ну… если ты так считаешь…
— Понял. Давай где-то часикам к семи подходи на старт. Комбинезон и шлем я тебе дам… Красавица ты моя.
Я улыбнулась. Как он это сказал — красавица! Правда, Генчик называл красавицами всех аэродромных барышень. Но мне он почему-то никогда этого не говорил. Мы вообще с ним редко разговаривали.
Но все равно — от внезапно нахлынувшего счастья я готова была сплясать аргентинское танго прямо на коврике для укладки парашютов!
Самый лучший мужчина на земле назвал меня красавицей.