Митька обиделся:
- Мню, наперсник – то сбруя така, что бабы на свои перси, сиречь титьки надевают, у немцев голштинских бюстхальтером зовется… Верою и правдою тебе, великий государь, а ты верного слугу свово такими словами поносными!
Царь вскинул кверху острую бородку и опять громогласно захохотал.
Подслеповатый и глуховатый гусляр приосанился на своем насесте и ударил по струнам. В него бросили обглоданной курьей ногой.
- Иные же и вовсе не как русские люди говорят, - продолжил Иоанн, - а ровно иноземцы, в языке нашем преуспевшие.
- А любой язык иноземный – это тот же наш русский, токмо исковерканный, - подхватил Митька, - ты приметь, великий государь, как немец завсегда говорит: « Я прифетстфофаль фаш тсарский феличестфф!», «Русский Ваньюшька, сдафайся!» Хоть все книги перечитай, а нигде и никогда иноземец по-своему не бает. Даже с соплеменниками. Мнится мне, что весь язык ихний – то: «зэр гут», «руссише швайн» и «дас ист фантастишь», что они час от часу вворачивают.
Тем временем двери в дальнем конце растворились и стольник ввел в гридницу двух чуваков в прикольных прикидах, со странными фиговинами на головах и штуковинами в руках. Пацаны, как положено, подрулили к царю, выразили уважение, все дела, и начали солидный базар. Из-за своей средневековой отсталости царь никак не мог врубиться, что эффективный менеджмент – это реальные бабки.
Митьке стало жаль своего государя. Он подмигнул Иоанну и заорал:
- Музыку-у-у!!!
Гусляр вскинул голову и ударил по струнам:
- Поговори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная-а-а!..
«Полный афедрон!» - подумал Митька.
***