– Сущая ерунда. Вот посмотрите!
Я взял фотографию. Она была сделана на «поляроиде» и запечатлевала пару, сидящую за ресторанным столом с возвышающейся среди тарелок плетеной бутылкой вина. Судя по багровому цвету лица и масляному блеску в глазах, мужчина лет пятидесяти пяти от этой бутылки успел отхлебнуть уже немало – или это была не первая. Чувствовал он себя королем и, позируя для снимка, небрежным жестом приобнял свою спутницу. Женщина была полной крашеной блондинкой лет под сорок с невероятной, советского вида «халой» на голове и в розовой кофточке с люрексом. Довольно миловидное лицо, но банальное и уже округлившееся, что называется, мечта гарнизона.
– Кто из них? – уточнил я.
– Официант.
Я присмотрелся. Действительно, на снимке был и третий человек, в белой рубашке, красной бабочке и с подносом в правой руке. Он, видимо, не желая мешать фотографирующимся, а, возможно, и по другой причине, отошел назад, и вспышка едва-едва осветила его. Так что уже при скромном поляроидном качестве лицо его было лишь бледным пятном с темными подтеками от недостатка света. Единственной чертой, которую можно было выделить, были очень тесно посаженные друг к другу глаза. Я сам интроверт, и глаза у меня поэтому сдвинуты к переносице, но у этого официанта это была просто двустволка. И выражение взгляда было напряженным, пугающим, как наставленные тебе в лицо два ствола.
– Мы пробовали увеличить фотографию, но получалось только хуже, – извиняющимся тоном произнес Армен.
– И что этому привидению может от меня понадобиться? – спросил я, возвращая фотографию.
– Он может подойти к вам в любой момент – он знает, как вас искать. Он скажет: «Давненько вы к нам не заходили». И на ваш вопросительный взгляд уточнит: «Пицца наполетана». Тогда вы его вроде бы узнаете и ответите: «Да, действительно. Но когда ты сам работаешь в ресторане, хочется домашней пищи». После этого он объяснит, что ему нужно, скорее всего, он вам что-то передаст. Он не знает ни кто вы, ни на кого работаете.
– То есть…
– Мы с ним работаем под чужим флагом. Так что никаких лишних разговоров – возьмете, что он даст, и до свидания.
– А язык?
– Английский. Если получите передачу, на доске перед входом в ваш ресторан – ну, там, где вы пишете меню, – в левом верхнем углу нарисуете треугольник. Начиная с завтрашнего дня, кто-то из наших будет проезжать мимо каждый день.
Они действительно долго не объявлялись. Я и не думал всё это время, что так и не выходил из их поля зрения. А они присматривали за мной и знали, что каждое утро именно я расписывал цветными мелками большую грифельную доску, которая уголком ставилась у входа. Это была моя идея – помимо меню, напечатанных типографским способом и вставленных в прозрачные стоечки, каждый день предлагать отдельным номером какое-либо блюдо. Или объявлять счастливый час, обычно с четырех до пяти, когда напиток подавался бесплатно. Доска была хорошо заметна для проезжающих машин и, как мы быстро выяснили, действительно приводила в нашу закусочную дополнительных клиентов.
– Лучше солнце, – сказал я.
– Что?
– Солнце! Я нарисую на доске не треугольник, а солнце. Такое, с лучами.
– А! Да, так лучше! Ну, успехов! – Армен встал с травы, отряхнул рукой брюки и остановил меня жестом. – Я пойду, а вы еще посидите здесь пару минут.
Это было 26 января, в теплый, почти весенний день, какие в Москве бывают в мае. Пока мы сидели, пролетела бабочка. Назавтра была пятница, но поскольку в прошлый вторник нам с Ритой пришлось работать, Сакс дал нам выходной. Мы с детьми собирались погулять по Рыбацкой пристани.
Я тогда этого не знал, но это был, несмотря на сознательно избранный мною путь приключений, последний беспечный день в моей жизни.
12
Сейчас, когда катализаторы у машин стали обязательными, во всех мегаполисах Америки, включая Манхэттен, воздух достаточно чистый. В Сан-Франциско, построенном на мысе и продуваемом всеми ветрами с океана и со стороны бухты, так было всегда. Так что это один из тех городов, по которым хочется перемещаться пешком – разумеется, спускаясь с холмов, а не поднимаясь. Машины у нас не было – мы доезжали на автобусе до центра, а там уже гуляли не спеша, по той его части, рельеф которой придавали лишь небоскребы.
В тот день 27 января было так же тепло, как и накануне. Мы шли по солнечной стороне улицы, и я даже снял ветровку, оставшись в одной рубашке. Через знаменитые разноцветные ворота мы вошли в Китайский квартал. Там, конечно, небольшой холм, и на обратном пути мне иногда приходилось нести детей на руках – они иногда и засыпали так, уткнувшись лицом мне в шею. Но тогда день еще только начинался, и Кончита с Карлито вприпрыжку открывали шествие. В обнимку – они ощущали себя одним существом и в публичных местах до сих пор протестовали, когда их приходилось разлучать, чтобы развести по разным туалетам.