А вот с душой у американцев не так хорошо. Насколько они закалены, чтобы давать отпор атакам микробов, настолько у них исчез иммунитет на сложности жизни. Наверно, это плата за благополучие. Они разучились думать. Мысль возникает, когда она наталкивается на препятствие. Нет препятствия – нет и мысли! Но это всего не объясняет.
Где в мире есть еще такое количество наркоманов, маньяков, школьников, расстреливающих своих одноклассников, отце-, матерее- и детоубийц? Где, скажите мне? Это всё люди, которые не умеют жить в реальном мире. Большинство американцев теряются, когда попадают в ситуацию, в которой не оказывался Микки-Маус или Терминатор. Американцы живут в одном мире, а что-то знают про совсем другой.
Среди благополучных людей – «upper middle class», то есть у тех, у кого остаются деньги после оплаты кредита за дом, машины и покупки необходимых вещей, – основной статьей расходов часто является психоаналитик. Как любые юридические вопросы американцы предоставляют адвокатам, малейшая проблема в отношениях в семье или на работе обсуждается не дома или с друзьями, а со специалистом. Психоаналитики (в Америке говорят headshrinkers или просто shrinks, то есть люди, которые уменьшают вам голову) – из тех профессионалов, которым, как булочникам, дантистам или автослесарям, не нужно волноваться. Они работой обеспечены до конца своих дней. Они постоянно ищут – и открывают – новые, неизвестные виды расстройств и работают над новыми методиками их лечения. Методики индивидуальны. Поэтому, если этот shrink вам не помог, от лечения вы не откажетесь – будете искать другого. Правда, первые полгода уйдут на то, что вы заново будете рассказывать о том, как в семилетнем возрасте вы увидели полоску голого маминого бедра, когда она застегивала чулок, и как вы почувствовали странное шевеление в нижнем этаже, когда читали, как мальчика вашего же возраста ремнем порол отец. Но следующие десять лет вы будете заниматься только вашими насущными проблемами. В сущности, на мой взгляд, заправилы этого бизнеса мало отличаются от наркодельцов – они создают в вас потребность, сажают на иглу и доят вас до конца ваших дней.
Джессика ходит к своему психоаналитику раз в неделю все те пятнадцать лет, которые мы знакомы. Раз в неделю – это признак необычайного психического здоровья (всего-то депрессия – ни психоза, ни невроза, ни мании, ни фобии!). Д-р Ребекка Гордон, кабинет которой находится в пятнадцати минутах ходьбы от нашего дома на Лексингтон-авеню, тоже среднего роста, тоже веснушчатая, тоже рыжая, тоже хорошо сложенная, только уже крепко пожилая и очень некрасивая. Джессика пробовала и меня уложить пожизненно на ее воздушно-мягкий черный кожаный диван – всё один и тот же, местами растрескавшийся, который д-р Гордон, зарабатывающая двести шестьдесят долларов в час, могла бы позволить себе заменить. Хотя, возможно, это ее фетиш.
Но у меня, как бывшего жителя страны, в которой сама ткань жизни сплетается из более или менее неразрешимых проблем, способность самому решать свои психологические трудности еще не утрачена. К тому же, для людей моей профессии неурядицы повседневной жизни представляют не больше сложности, чем для пилота сверхзвукового самолета – велосипедная прогулка по аллеям парка. Я даже не могу сказать, что у меня проблема с алкоголем, основным средством медикаментозного воздействия для тайных агентов. По крайней мере, как я уже говорил, пока я могу не только пить, когда могу, но и не пить, когда не могу.
Взгляд мой упал на бутылку, которую я между делом почти прикончил. Я вылил остатки вина в стакан и выпил его двумя большими жадными глотками. Итак, времени у меня оставалось только до вечера.
6
У Пэгги, матери Джессики, есть такая картина – она висит у меня в кабинете в офисе. Это то, что видит утка из только что взлетевшего выводка. Впереди – хвост летящей во главе матери, слева – край крыла сестры (у самок окраска немного в бежевые тона), а кто-то из братьев летит следом – мы видим его голову и шею в зеленых переливах. Внизу, метрах в десяти, земля, вернее, скошенный луг. У одного из снопов полусидит-полулежит, наполовину зарывшись в сено, светловолосый парень с мечтательным взглядом и какой-то былинкой в зубах. Он весь в своих грезах, и хотя и видит уток, иных переживаний, чем эстетические, они у него не вызывают. Хотя рядом с ним – ружье, прислоненное к снопу. Краски нежные, прозрачные, как на некоторых картинах Эндрю Уайета, даже еще легче. Картина называется «Охотник в засаде».