– Москва? – спросил командир отряда, высокий, чернявый, совсем не арийского типа. Он делал ударение на первом слоге. – Москва?
– Тула! – мрачно ответил Некрасов. – Тула, слыхал такой город?
Немец пожал плечами.
– Мюнхен! – сказал он, тыча себя в грудь пальцем.
Про мюнхенский сговор Некрасов знал от политрука, так что кивнул:
– Слыхали.
Дружелюбие немцев ему не нравилось. Попасть в плен было хуже всего. Некрасову было девятнадцать, но он тогда предпочел бы, чтобы его застрелили.
Командир потянулся к кастрюле, шутливо испрашивая разрешения:
– Можно?
Некрасов опять кивнул. Ситуация была настолько простой, что переводчик не требовался. Немец поднял крышку, и его товарищи загалдели со всех сторон.
– И попробовать можно? – спросил немец.
– Пробуй, чего!
Под подбадривающие крики своих товарищей командир достал складной нож, открыл оказавшуюся среди разных лезвий ложку, протер ее носовым платком. В кастрюле была перловая каша, ставшая немного склизкой от варки. Немец взял каши и аккуратно, как пробуют деликатес, отправил ее в рот. И тут же лицо его перекосилось. Он выплюнул кашу на дорогу и сказал примерно следующее:
– Ребята, это что, вас таким кормят? Да как можно есть такую гадость!
Немцы снова загалдели. Еще один автоматчик захотел продегустировать русскую кухню, командир его отговаривал. Но тот всё же взял каши на язык и тут же с деланным отвращением сплюнул ее в траву.
Фашисты принялись оживленно совещаться. Некрасов с напарником вылезли, наконец, из телеги и теперь стояли молча, с тревогой глядя на веселящихся врагов. А те вытащили из сена обе кастрюли и вывалили их содержимое на обочину. Из кустов двое автоматчиков уже несли их котелок, как выяснилось, полный мясной лапши. Они вылили его содержимое в кастрюлю и поставили ее обратно на телегу.
– Ребята, еда вот как выглядит, – тем временем говорил командир немцев, или, по крайней мере, так Некрасов его понимал. – Отвезите своим, хоть попробуйте!
– Мы что, можем ехать? – спросил Некрасов, помогая себе жестами.
– Ну конечно! Давайте, давайте!
Не веря себе, солдатики снова сели на телегу.
– Пардон! – сказал один из немцев, стягивая за ремни их винтовки. Типа: это мы себе оставим.
И под гоготание автоматчиков, всё еще ожидая каждую секунду пулю в спину, Некрасов и его товарищ тронулись по пыльной песчаной дороге.
– У них вкуснее была еда? – спросила Рита.
– Мы не пробовали. Никто не пробовал – ее сразу вылили, решили, что отравленная. А нас отправили в штаб как потерявших оружие и вступивших в переговоры с противником. Хорошо отступать срочно не пришлось – расстреляли бы!
Некрасов, не поморщившись, выпил рюмочку чистого рома, вытер усы и завершил своим обычным:
– Сублимация духа!
Я так хорошо запомнил эту историю из-за того, что произошло дальше. Закричал Карлито, вслед за ним – Кончита, и мы побежали к ним. Я сразу увидел сколопендру – большую, сантиметров двадцать в длину. У нее было жирное тело и прозрачная кожа, под которой трепыхалась мерзкого вида розовая плоть. Я был босиком и просто обежал ее, но Некрасов, который и на отдыхе не стал снимать мокасины, пинком отбросил ее в сторону, подальше от детей.
Укусить Карлито сколопендра не успела, просто пробежала по его ноге, когда он лежал на животе, лепя замок из мокрого песка. Но на коже уже проступили красные точки в местах, которых коснулись лапки сороконожки. Это выглядело как две дорожки, а ощущалось, судя по плачу Карлито, как укус пчелы. Хотя, возможно, он больше испугался – нашей же реакции. Насколько местные сколопендры ядовиты, мы не знали, а посему схватили детей в охапку и побежали к «рафику».
При выезде из закрытой зоны был контрольно-пропускной пункт, на котором тоже дежурили наши солдаты – эти уже в форме. Там произошла какая-то заминка: скорее всего, ждали приезда высокого начальства. Во всяком случае, увидев наш микроавтобус, солдат, вместо того чтобы сразу поднять шлагбаум, как это было, когда мы въезжали, вышел к нам. Мало того, он попросил у Некрасова документы.
– Да ты что, с ума сошел?! – взорвался тот. – Мы ребенка срочно в госпиталь везем! Вот мои документы!
Солдат извинился, но всё же взял пропуск Некрасова и понес его в будку.
Я запомнил всё, что тогда происходило, очень хорошо – я боялся, что Карлито может стать плохо, и каждая секунда отпечаталась в моей памяти. Я тогда посмотрел по сторонам, чтобы понять, есть ли там другие машины или люди, к которым, в случае чего, можно было обратиться за помощью.