В этой ситуации Сталин объявлением о начале экономических переговоров в Берлине (22 июля 1939 г.) еще раз обнажил стоявшую перед ним дилемму: если Англия и лимитрофы не изменят своей позиции, то он был теперь просто обязан подумать о решительном улучшении отношений с Германией. Тем не менее примечательно, что до 15 августа нельзя было обнаружить никаких признаков обращения Советского правительства к существу германских предложений: Сталин хотел повременить с военными переговорами, чтобы окончательно определиться со своими вариантами решения. Поэтому хотя 29 июля он — в порыве раздражения по поводу заявлений в английской палате общин относительно советских посягательств на Прибалтийские государства и перед лицом неоднократных попыток Германии перевести переговоры на рельсы поэтапного политического сближения — и дал Астахову (насколько известно) впервые позитивную директиву, однако эта последняя в тех конкретных условиях выглядела поразительно формальной и в текстуальном отношении не отклонялась от прежних принципов советской политики мирного сосуществования. Поэтапное сближение, говорилось в ней, в принципе возможно, поскольку Советское правительство приветствует «всякое улучшение политических отношений между двумя странами». Однако, говорилось далее в директиве, применительно к Германии, относительно миролюбия которой до сих пор существовали сомнения, должны действовать условия, чтобы она изменила свою позицию не только на словах, но и на деле и чтобы она также со своей стороны выдвинула надлежащие предложения.
Эти условия — после того как с германской стороны уже был предъявлен целый пакет предложений — могли касаться лишь самого принципиального: Сталин хотел заручиться гарантией миролюбия Германии в отношении СССР в форме заслуживающего доверия заявления об отказе от любых агрессивных намерений и ожидал от немецкой стороны политических предложений. Различие в политическом и стратегическом мышлении Сталина и Гитлера проявилось здесь со всей очевидностью: Сталин жаждал спокойствия и надежных политических гарантий в виде признания Германией нерушимости статус-кво и тем самым необратимой стабильности в Восточной Европе. Гитлер был движим беспокойством и одержим желанием как можно скорее этот статус насильственно изменить. Это принципиальное различие в политических мотивах действий являлось среди прочего выражением обратной пропорциональности в социально-экономическом развитии их стран, которое было одним из определяющих факторов противоположности их собственных волевых устремлений: германская экономика, сделавшая в течение относительно короткого периода форсированного развития резкий скачок вверх, оказалась на грани коллапса, который Гитлер намеревался предотвратить с помощью экспансии и присвоения новых гигантских ресурсов. Советская же экономика в результате относительно продолжительных по времени и тяжелых усилий вступила на тропу начинающегося роста, и ее развитие в дальнейшей перспективе сулило выздоровление. В то время как Гитлер — образно говоря — с тикающим хронометром в руках блуждал в конце тупика, Сталин спокойно и уверенно стоял в начале широкой аллеи: для своих громадных планов ему, если перефразировать Шуленбурга, нужны были спокойная обстановка во внешнеполитическом плане и время во внутриполитическом.
Гитлер совершил ошибку, решив мерить Сталина своим собственным аршином. Он соблазнял его новыми территориями и подвижками границ, тогда как Сталин жаждал экономического развития собственной страны и стабильности существующих границ. Сталин добивался политической безопасности, Гитлер же предлагал ему идти на безрассудный риск. В какой мере Сталин осознавал в каждый отдельный момент это фундаментальное несовпадение предпосылок, остается неизвестным. Но в том, что предложения Гитлера имели целью создать опасное предполье, он, несомненно, отдавал себе отчет. Отсюда его сверхосторожность и сдержанность, его настойчивые намеки на злокозненность германских намерений и его непременное условие, чтобы предложения немецкой стороны давались ему для изучения. И это в разнообразных формах запечатлено в документах обеих сторон.