— Вставай, купец, не мешкай! Мохнатых слонов тебе пригнали и погрузили на наши ладьи. Грузи на них свои товары и с попутным ветром уходи на веслах вниз по течению до Ледовитого моря, а там к себе на Грумант–остров. А коней своих нам оставь. Они нам нужнее. Мы тебе оленей упряжных погрузили взамен.
— А что за торопка такая?
— Народ за «столами» объелся. Теперь животами маются. Наши чернецы–мракобесы тебя отравителем объявили, а я у них и так в чернокнижниках хожу, потому как с подземельными рукомесленниками с Каменного пояса дружбу вожу. Торопись, купец, от греха подальше. А то тёмный народ с дрекольем подоспеет, сожгут мой терем вместе с тобой и мной. Да и нас не жаль — жаль, что книги древние спалят. Всю жизнь их собирал для грядущих поколений. Сам их прочитать не могу, потому что не знаю тайных технологий, а словарей толмачальных не имеем. Авось, потомки разгадают тайны древних.
— Я тебе карту мира оставлю, но прибор–путеказ мне самому нужен.
— Благодарствуй, не нужно…
— Нет, ты подумай получше!
— Не нужно.
— Но почему?
— Мои подземельные уральские умельцы твою картину мира вчера один в один сняли, да еще с твоими пояснениями. И свой прибор–путеказ за ночь наладили, не хуже твоего.
— Как, можешь мне сказать?
— Говорил же тебе — сделать они могут, а вот объяснить у них никак не получится. Нет у нас науки.
— Так ее нигде в нынешнем мире нет!
— Придется самим заводить, раз уже такой расклад. Прощаться долго не будем, до рассвета ты должен отплыть. Догнать они вас не смогут, потому как я вам все парусные ладьи с гребцами отдал. Ну, с богом!
5
Суровые бранные мужи с двуручными мечами наголо поднялись на крыльцо терема.
— Нарядчик Тимофей, сдай булаву и меч! Ты больше не властник над Большим и Малым Острогами. Святые отцы анафематствовали тебя на ночном соборе. Воеводы на военном совете разжаловала тебя в простые ратники. Все вельможные бояре согласились вычеркнуть твой род из столбовой книги. Теперь вселенское вече решит — жить тебе аль нет.
— Я греха за собою не чую.
— Ты приветил соглядатая.
— Когда у православных гостеприимство сделалось грехом?
— Вече рассудит.
Нарядчик огляделся — не спастись бегством. Крыльцо оцепила сотня копейщиков. Кольчуг и шлемов ни у кого не было, но доспех из бычьей кожи с толстой крапивной дерюгой под ним и меховой малахай, подбитый конопляной паклей — надежная защита даже от копья, а у него с собой и меча не было.
Вдали в острожном храме ударил колокольный набат.
— В самом деле вселенское вече собираете?
— А ты думал, шуткую? Сто лет не собирали веча, Тимофей Макарьевич. Повода не было. Ты его первый подал. А досе не было высокородных злодеев. Пошли с нами. Только прости, руки тебе свяжем. Длинные больно… Евфросий! — гаркнул самый старый воевода. — Вяжи преступника.
Монастырский келарь, двухметровая дылда, ухмыльнулся, скаля лошадиные зубы:
— Уж так свяжу, что не вырвется, даже когда грешная душа тело покинет.
Пришлых воевод было всего пятеро, по числу близлежащих острогов. Копейщики окружили крыльцо и выставили копья — заяц не проскачет. Сопротивляться бесполезно. Нарядчик покорно протянул руки.
— Уж больно ты, Тимофей, беспечный стал! — крякнул самый толстый и самый старый из воевод. — Почивать улёгся, а терем без охраны оставил. Ворота нараспашку. Совсем страх потерял.
— А кого мне на своей земле боятся?
— Медведи у нас в посад наведываются, волки в хлева врываются. А ты даже собак распустил гулять на ночь.
— В месяц травень трава высокая, земля прогретая. Зайцам и кабанам раздолье. Волки и медведи ими сытые. Людей не трогают.
— Мохнатые зверолюди из лесу могут жонок покрасть. Кстати, а где твои бабы дворовые? Где твои хвалёные стрельцы и казаки залётные? Где вся дружина?
— Отсыпаются после хмельной гулянки, — пожал плечами нарядчик.
— Где твои слуги, чады и домочадцы?
— Тоже с гулянки не вернулись.
— Брешешь, пёс! Все бросили хозяина, когда прознали, что тебя судом судить собрались.
Нарядчик понурил голову и без слов развёл руками — ну что тут скажешь.
— Ну, топай, что ли!
Один из копейщиков кольнул его в спину.