— Палаццо Форли?.. Что такое палаццо Форли?
— Неужто вы до сих пор о нем не слыхали! Это один из самых древних домов у нас… обветшал, запущен ужасно, это правда, но в нем сохранилось еще знаменитое собрание очень хороших и дорогих картин. Ваш француз там беспрестанно: не то картины собирается купить, не то ухаживает за синьориной… уж про то черт знает, а не я!
— Синьорина? а кто она такая? молоденькая, хорошенькая?..
— Как? он вам и этого не сообщил, ваш де Монроа?.. Хорош же друг! Синьорина, вот видите, не кто иная, как падрона дома, маркезина Пиэррина Форли, сирота, сестра этого повесы и сорванца Лоренцо, последнего, во всех отношениях последнего маркиза из рода Форли… Живет она себе одна, покуда братец кутит в Венеции, никуда не показывается, никого не принимает; только одно исключение из общего правила сделано в пользу обольстительного парижанина; а так как девушке лет с двадцать — самая пора! немудрено, что вашему другу с ней очень не скучно!
— Но хороша ли эта маркезина?
— Гм, так себе, говорят, что недурна!.. я так слышал. — И eccelenza беспечно, с совершенно равнодушным видом, стал рассматривать набалдашник своей трости.
В это время на него исподлобья были обращены маленькие, сероватые и вечно прищуренные глазки его приятеля, командора: какое-то злобное удовольствие сверкало в этих глазах, осененных густыми рыжеватыми бровями; они точно читали внутреннюю досаду в душе беззаботного на вид обладателя странной трости и смешного перстня; они будто ловили на лице его приметы сдерживаемого волнения и замешательства.
Вообще синьор комендаторе, очень спокойный и безучастный, когда разговор относился только к одному Ашилю, начал быть внимательным, как только коснулись палаццо Форли и самой маркезины; но наружность его сохранила прежнее спокойствие и ничто в нем не изобличало любопытного наблюдения.
Молодой путешественник, напротив, вовсе не скрывал своего любопытства и подробно расспрашивал графа о палаццо Форли, о маркезине и обо всем, что к ним относилось. Граф довольно отчетливо рассказал: кто были прежние Форли, как они были богаты и сильны, как постепенно обеднели, вследствие того, что несколько поколений сряду переженилось на каких-то интригантках из самой грубой черни, «за что все родные и свойственники дома Форли очень справедливо. от него отступились и отреклись!» — прибавил наш рассказчик с благородным негодованием истинного и прямого потомка Карла Великого и Юлия Кесаря.
— Теперь, — продолжал он, — в этом семействе осталось только двое существ, и то никуда не годных. Лоренцо, игрок и мот, да Пиэррина, странная девушка, нелюбимая флорентийским знатным обществом, куда ее не принимают!
— За что же? — настаивал путешественник. — Если она молода и хороша, за что же такая немилость к девушке, которая ничуть не виновата, что деды и прадеды ее заключали неравные союзы?
— Уж мне, право, все равно, синьор, — я против нее ничего не имею, да и иметь не хочу, потому что я ее вовсе не знаю, ей-Богу не знаю! Но вот синьор комендаторе — один из тех, которые не могут и не должны простить отродьям Форли их нечистокровного происхождения: — сам же он не то чтобы признавался или был признан им сродни, но… оно… знаете, бывают такие случаи, верно, и у вас, также, как у нас грешных!.. Он имеет честь принадлежать издали одному из прежде умерших маркизов и может почитаться «delia casa dei Forlli» (из дома Форли). И вот почему он вправе осуждать и замечать неблаговидные действия последних потомков этого переродившегося дома!
Поименованный командор, по-видимому, был очень недоволен этою выходкою своего соотечественника и отчаянными жестами хотел прервать графское красноречие… Но поток был спущен — телеграфия командора осталась безуспешной! — Восхищенный вниманием молодого чужестранца, словоохотливый итальянец продолжал сыпать безопасные насмешки и колкости на палаццо Форли и его обывателей, припутывая и синьора Ашиля, за то, что он связывается с такими людьми и может попасться с ними в беду… Разгорячившись собственными словами, граф уже не воздерживался, не выбирал своих выражений и они становились так обидны для Ашиля, что приятель его снова начинал сердиться и негодовать.