– Салам алейкум, земляки! – Дин расточал дружелюбие и радушие, при этом его глаза жестко сканировали всю компанию.
– Рад видеть настоящих мужчин. Завтра я встречаюсь с Рамазаном и обязательно расскажу ему о том, что встретил вас здесь. Может, выпьем за встречу? – Дин сделал вид, что собирается присесть за столик, но не успел. Мужчины как по команде встали, отошли к двери, подозвали Дина, чтото ему сказали и тут же исчезли. Дин вернулся, заказал текилу для себя и сок для Ланы, посидел до закрытия заведения, а потом проводил ее домой. Он был замечательным собеседником, источал столько дружелюбия и заинтересованности, что Лана без утайки рассказала ему историю своей жизни. Он не выразил никакого желания остаться, что только укрепило ее доверие к нему. На прощание она спросила: «Что же это были за волшебные слова, которые заставили этих отморозков ретироваться?»
– Секрета здесь никакого нет. По их внешнему виду нетрудно было догадаться, что у себя на родине они числятся достойными уважения ваххабитами. А им, согласно предписаниям, строжайше запрещено употреблять спиртные напитки, курить, посещать злачные места. Они потеряют лицо перед своими командирами и односельчанами, если те узнают об этой истории. А это пострашнее смерти будет. На прощание они попросили меня забыть об инциденте, что я и обещал. Вот и все, – Дин поцеловал на прощание протянутую ему для пожатия руку и ушел. С тех пор они подружились, и в жизни Ланы не было более надежной опоры и защитника. Через какоето время, так получилось само собой, она оставила работу в клубе и не без помощи Дина занялась флористикой, потом открыла небольшой цветочный магазин, который обеспечивал ей достойное существование.
Единственной нерешенной проблемой оставался переезд мамы в Москву. Поначалу на это не было денег, а потом Татьяна сама не хотела этого, боясь обременить дочь своим присутствием. Но в последнее время, особенно после отделения Дальнего Востока и образования Дальневосточной республики, жизнь там стала настолько невыносимой, что оставаться в Яковлевке не было никакого смысла. Нищета достигла крайних пределов, отопление зимой не работало (благо, у мамы в доме сохранилась русская печь, которая и выручала ее в холодные зимы последних лет), работы не было никакой, так как китайские бизнесмены предпочитали завозить рабочую силу из своей страны, что, наверное, было экономически оправдано: дисциплинированные и привыкшие к порядку дети Поднебесной работали гораздо лучше необязательных и склонных к употреблению спиртного местных жителей. Цены на самые необходимые продукты взлетели до небес, транспортное сообщение с Владивостоком отсутствовало. Новые дальневосточные правители уже без оглядки на Москву тащили все, что только можно было украсть, живя по принципу «После нас хоть потоп!» и переводя баснословные гонорары за свое посредничество от продажи ресурсов зарубежным корпорациям на счета в США, Западной Европе и Китае, куда уже перебрались их жены, дети и прочая родня. Словом, банальная российская история.
Крайняя бедность коренных жителей толкала их на стихийные проявления протеста против несправедливости и произвола властей, но такие вспышки жестоко карались прикормленной милицией и службой безопасности. Недовольных сажали в тюрьмы, а зачинщиков физически уничтожали. По тайге бродили самые настоящие разбойничьи банды, в ряды которых вливались выдавленные из нормальной жизни люди. Таким образом они не столько добывали себе пропитание, сколько давали выход накопившимся отчаянию и ненависти. К сожалению, дальнейшие прогнозы никакого оптимизма не внушали: русским в этом регионе делать было нечего. Проданные своей элитой и вытесняемые из сел и городов прибывающими в огромном количестве луноликими «братьями», они вынуждены были покидать родные места либо тихо умирать от голода, унижения и репрессий.
В этих условиях Татьяна уже сама хотела как можно быстрее уехать к дочери, но Дальневосточная республика разорвала практически все отношения с Московией, регулярного транспортного сообщения между столицами двух стран не было, Владивосток с Москвой связывали только авиарейсы гуманитарной помощи, которыми в первую очередь отправляли больных, инвалидов и малолетних детей. Желающих же было так много, что и здесь, как во все времена, возобладал фактор личных связей в высших эшелонах власти и денежной «смазки»: первоочередников стали оттеснять «блатные» или те, кто мог заплатить солидную сумму за внесение в список нуждающихся. В этих условиях Татьяна уже не надеялась вырваться к дочери. Вдобавок ко всему, вот уже два месяца с Дальним Востоком невозможно было связаться ни по телефону, ни через Интернет, ни с помощью допотопного телеграфа. Никаких объяснений власти не давали, но некоторые свободные СМИ, выжившие после распада единой страны, намекали на то, что это было вызвано острой ненавистью, которую Президент Московии стал испытывать к своему дальневосточному коллеге после того, как тот назвал его (правда, в кругу своих ближайших помощников) карапузом, импотентом и подкаблучником. Последний, столь важный для всей последующей жизни Ланы разговор с матерью состоялся накануне всех этих катастрофических событий. И поэтому она помнила каждое слово.
В тот вечер она буквально сгорала от желания поскорее услышать родной голос и, несмотря на поздний час, набрала заветный номер телефона.
– Мамуля! Ну, как ты? Ходила в миграционную службу? – с надеждой в голосе спросила она Татьяну.
– Ланочка! Не переживай ты так! Все будет хорошо. Я, конечно, ходила. Лучше сказать, ездила. Теперь эти паразиты, чтобы им легче было деньги с нас сдирать, закрыли районные отделения, где хоть какойто правды можно было добиться, и оставили только центральный офис в столице. Как добиралась до Арсеньева, а оттуда до Владика – и не спрашивай. В конце концов добралась. И сразу же туда, на Первую речку. А там народу!!! Ты себе представить не можешь. Все кричат, толкаются, в обморок падают, двоих увезли с инфарктом, одну старушку чуть не задавили. В общем, я не смогла даже документы подать. Тех, кто дает деньги, обманывают: соберут мзду и исчезают. В общем, доченька, никогда я об этом не думала, но теперь делать нечего, надо обращаться за помощью к твоему отцу…
– К отцу? Ты же никогда о нем ничего не говорила. Я даже думала, что и нет никакого отца…
– Прости меня. Считала, что так для тебя будет лучше. И дальше, может быть, не сказала б. Но здесь, чувствую, не выживу. А не хотелось бы помереть вдали от тебя. К нему никогда ни с какими просьбами не обращалась. Так что один раз, думаю, можно. Он – большой человек. Во всяком случае, был таким до того, как все рухнуло. Так что найди его, объясни, кто ты. Он хорошим был. Меня любил. Надеюсь, не изменился. Если сможет, поможет, – в голосе Татьяны чувствовалась усталость.
– Мамочка! Как зовутто его? – Лана с трудом сдерживала рвущиеся наружу слезы.
– Зовут как? Имя у него очень звучное, красивое, да и редкое: Тауберг Александр Николаевич.
Глава XIV
Евгений Труваров
«Так сложилось, что в Московии нет вторых, третьих или четвертых лиц, а есть только первый и единственный президент. Он исполняет роль гаранта конституции независимого Московского государства вот уже два года. И все это время разными способами убеждает москвичей в том, что лишь ему по плечу роль главного человека в стране. Самый сильный аргумент – „завоевание независимости и обеспечение суверенитета“. В итоге народ поверил в исключительность своего властителя. И президент тоже. Он поверил в себя настолько, что теперь остался один. В Московской Думе заседают аж пять партий, в названиях которых присутствует слово „демократическая“, но оппозиции в Московии нет: критики режима сидят по тюрьмам или ударились в бега. Московский президент заслужил свое одиночество. Уничтожив своих оппонентов и запугав окружение, он не может быть уверен в своем будущем, если решится уйти. Утешением ему может служить только то, что рядом находится „верная подруга и спутница жизни“. Она скрашивает его одиночество, но лишает какой бы то ни было инициативы в принятии решений, которые все чаще диктуются ее волей. Но он в этом своем положении не одинок. Тем же недугом страдали и страдают все диктаторы и узурпаторы. Побочным эффектом такого госстроительства непременно становится тотальное недоверие к собственному окружению (нынешний президент, к примеру, перестал доверять даже родне) и жгучая ненависть со стороны „подданных“».