– Не старайся обогнать ветер… И помни, что единственное животное, которое может подобраться к ежу – это землеройка.
Кирвашь озадаченно уставилась на зеленокожую девочку. Ей подумалось, что омоложение так и не вылечило старческий маразм – иногда эта старуха внутри девочки несла совершеннейшую дичь. Раджа, оставшаяся в комнате, присела за стол и немного растерянно посмотрела на орчанку и эльфийку. Она не была уверена, как общаться с этими двумя. Но ей нужна была информация, и раз уж запрет на разговор был снят по милости хозяина, этим надо пользоваться:
– Расскажите пожалуйста, о чем вы? Я… – Одалия запнулась и с трудом выбрала самое мягкое определение своего положения, – попала в вашу компанию совсем недавно…
Зрелище было слишком долгим для крика и слишком кровавым для молчания. Потому толпа, заполнившая Полуденную Площадь Наказаний, неровно гудела – громче в той стороне, куда летел последний кусок казнимого. Вот уж кто вопил без всяких признаков усталости. Шиду работал, привычно отстраняясь от звуков и запахов. Раздетого Вира Добрэя удерживали на немного наклоненном назад деревянном щите веревки, крест-накрест обхватывающие корпус. Руки у этого недавно высокого худощавого мужчины были отрублены по плечи, а от ног остались два неравных обрубка бедер. Ученик палача неспешно вытащил из стоящей рядом большой жаровни с углями широкий тесак – небольшая концентрация внутренней энергии в руках позволяла не обжечь ладони, да и рукоять была обмотана полоской сырой кожи… Поднял орудие над головой, чтобы зрители лучше рассмотрели и чтобы раскаленный до красноты металл немного остыл. Так же медленно и торжественно повернулся к казнимому, отвел руку… Публичная казнь – это не только наказание преступника, но и зрелище для благопорядочных граждан. Примерившись, Шиду быстро ударил по ноге, уравнивая обрубки. Подхватил удерживаемыми в левой руке большими щипцами отрубленный кусок и поднял над головой. Тесак он оставил засевшим в щите, чтобы горячее лезвие прижгло рану и остановило кровь. Вирт заорал с новой силой. Гул толпы тоже немного усилился. Всего несколько человек на площади знали, что лицо медленно умирающего разбойника искажают не корчи боли, а гримасы сильнейшего удивления – казнимый был накачан дурманом до потери связной речи. Впрочем, только ученик палача мог в деталях рассмотреть мимику казнимого – казнь проходила в центре кольца копий, вертикально стоящих на грубо сколоченных подставках. Диаметр кольца был немногим меньше десяти шагов, а толпа стояла в некотором отдалении от поблескивающих на солнце наконечников. Шиду размахнулся и достойным жонглера броском насадил на один из них отрубленную часть тела осужденного. В той стороне раздалось несколько криков, но Шиду не обратил на них внимания – он развернулся к щиту, выдернул тесак и засунул его обратно в жаровню. Весь вчерашний день ученик палача тренировался, кидая куски мяса на вкопанные в землю колья. Хорошо еще, что на постоялом дворе нашлось достаточно свободного места. Шиду вытащил из углей другой тесак – всего их там лежало пять, купленных старшим экзекутором – и все повторилось по новой.
Мастер Каролой умолчал о том, что у осужденного уникально низкий болевой порог. Шиду не знал, каким образом человек, оглушительно орущий от выдернутого волоска, смог преуспеть на жестокой разбойничьей стезе. Было совершенно очевидно, что с такой чувствительностью Вир умрет от болевого шока в лучшем случае на середине казни. Ученику демона пришлось даже воспользоваться Камертоном, чтобы точно рассчитать дозировку – зелье должно было подействовать не раньше, чем Доброя привяжут к разделочному щиту. При этом демонская машина озадачила своего пользователя предложением провести во время казни частичный ритуал инициации Боли, мотивируя это тем, что страдания казнимого скроют все проводимые с энергией манипуляции от посторонних. Шиду смущало то, с какой легкостью Камертон отслеживает происходящие с ним события, и думал, сколько еще сюрпризов ему оставил Омега. Впрочем, на мелкие пакости наставник разменивался только в одном случае – если делал их сразу много, так что гадать было бессмысленно.
Конечности разбойника, нарубленные на равные куски, распределились по копьям. Шиду собрался, примерившись немного тщательнее, чем раньше, и бросил последнюю отрубленную часть – толпа заулюлюкала, когда отрубленное мужское достоинство приговоренного, взлетев по высокой дуге, зацепилось самым краем за острие копья, и, сорвавшись, шлепнулось на камни мостовой. Вирт продолжал нечленораздельно вопить. В его расширенных, одурманенных зрачках ученик палача ясно видел вопрос: «Что за хрень ты со мной творишь?!» Шиду позволил себе незаметно вздохнуть – происходящее было профанацией и его профессиональная гордость несла урон. Нет, разбойник, конечно, страдал, но это был не тот вид мучений, что требовался. Бедняга сейчас был в ужасе от происходящего, но не мог до конца поверить в то, что видели его глаза, так как ничего больше не чувствовал. К сожалению, использованное зелье не позволяло частично понизить чувствительность, а времени готовить другое не было. Заказывать же у кого-то со стороны – рискованно, да и дорого. Мелькнула мысль, что ученику демона последнее время приходится слишком много обманывать. Того же дядю Кирвашь. Кирбэсс отличался от прочих сородичей обритой налысо головой и крестообразным шрамом на затылке. Только Страж мог выжить после такого ранения. Кирбэсс и был Стражем, причем не рядовым, а правой рукой Старшего. Этот высокий и худой мужчина просто олицетворял собой эльфийское высокомерие. Нет, он не говорил высокопарных фраз о неполноценности других народов, не источал презрение. Но даже когда он молчал, от его фигуры веяло усталым снисхождением с такой невероятной силой, что и закатники, и заносчивые чинуши секториата теряли львиную долю своей самоуверенности. Шиду про себя подозревал, что Страж – слабый излучающий эмпат, но это были только подозрения – ауру эльфа из-за Печати Стража с трудом можно было даже увидеть, не то что разобрать, что в ней происходит. Ученик палача взял со стоящего рядом с жаровней стола длинный, узкий кинжал, заточенный до бритвенной остроты. Предстояла самая тонкая работа.