– Из того, что ты говоришь, получается, что силы заклинателя не так уж и важны. Позвать можно любого. Вожак что, самый сильный демон?
– Нет, но с ним я лучше всего знакома. Сегодня демона нельзя призвать против его воли – он позовет других, которые сами явятся к месту проведения ритуала, и разорвут наглого заклинателя на клочки. Можно только позвать. Но тут еще не известно, станет ли демон отвлекаться от выпадающей раз в году охоты и отвечать на чей-то там зов. Я надеюсь, что Вожак придет – мы давно знаем друг друга.
– А если не придет?
– Тогда вызову его через три дня, правда, сил на это потребуется гораздо больше.
– Больше пока вопросов нет. Если появятся, могу их задать после ритуала?
– Конечно. Учтите все, Вожак груб и вспыльчив, так что храните молчание. Что ж, пора начинать, и да поможет нам Госпожа Ночи. Сестры!
Младшие жрицы, к удивлению Шиду, не стали плести заклинаний, хотя ученик палача смотрел во все глаза. Вместо этого они достали из складок одежд инструменты – поперечную флейту, две дудочки, маленький барабан и, к удивлению Шиду парные погремушки.
Сначала зазвучали дудочки, тягуче разливая вокруг тоскливое гудение, медленно переливающееся с ноты на ноту. Следом в воздухе словно заискрились звонкие, чистые звуки флейты, а мгновением позже включился редкий рокот барабана. Дважды прошуршали погремушки и снова надолго замерли. Мерный речитатив старшей жрицы не вплелся в эту мелодию, он словно шел параллельно ей, будто голос и музыка существовали в двух разных пространствах, одновременно доступных для восприятия. Шиду смотрел во все глаза. Ауры жриц и вяза почти слились в одно целое. Дерево, до этого больше всего похожее на погруженного в сон исполина, начало окутываться различимым даже простым взглядом свечением и оно словно отслаивало от себя плетение. Ученик демона не столько видел, сколько ощущал, что появляющаяся вокруг потерявших листву ветвей вязь тонких энергетических нитей – своеобразный отклик на вибрации воздуха.
Музыка, несмотря на свою тягучесть, словно сплеталась вокруг барабана упругими толчками, невольно заставляя дышать глубже. Речитатив жрицы набирал скорость и громкость, в нем появилась нехарактерная для эльфийского языка отрывистость. Мерцающее кружево медленно стекло по стволу, к самым корням дерева, и словно испугавшись последнего резкого крика жрицы, бросилось во все стороны, на долю мгновения расстелившись по припорошенной снегом поляне зеленоватой паутиной. Жрицы медленно разомкнули свою связь с вязом, но дерево продолжало слабо светиться, и в воздухе вокруг него танцевали золотистые искорки. Старшая облегченно выдохнула:
– Все, теперь осталось только ждать.
Мелодия потеряла силу, и теперь лилась медленно и не спеша – скорее всего, в музыке не было необходимости, просто жрицам не хотелось коротать время в тишине.
Неожиданно вдалеке раздался рев. Его источник быстро, очень быстро оказался совсем рядом. У сидящих на дереве перехватило дыхание, жалобно всхлипнула напоследок флейта, и музыка смолкла. Шиду затаив дыхание смотрел на ауру возникшего на поляне чудовища. Чем-то она была похожа на ауру Омеги и когда-то встреченной девочки-дракона. Багровые и черные сполохи среди буйства желто-зеленых потоков. Только вот она была как-то… Шиду не смог подобрать точного определения. Грубее? Наверное, почему-то приходило на ум именно это слово. И еще, пожалуй, более хаотичной. Нет, скорее более асимметричной – багровый доминировал над черным, а зеленый – над желтым.
Заметив, что окружающий лес выглядит неярким мерцанием спящих деревьев, Шиду усилием воли вернул себе обычное зрение. Присмотрелся к призванному демону… и озадаченно потянулся к мочке уха.
На краю поляны высилось стальное чудовище. Назвать другим словом огромный, в потеках крови и грязи, обвешанный огромным количеством непонятных железяк мотоцикл язык просто не поворачивался. И хотя у этого механизма изо всех щелей выстреливали языки огня, вместо фары скалилась металлическая волчья голова с рубиновыми глазами, а колеса наполовину погрузились в искрящиеся багровыми молниями тучки – все равно это был мотоцикл. С седлом, оббитым грубо обработанной человеческой кожей – можно было догадаться по некоторым сохранившимся деталям, вроде рукавом свешивающейся в сторону руки, которую нерадивые мастера попросту забыли отрезать, когда натягивали шкуру.