— Корсарство, значит. Так ты перешла от драконов к порнушке с пиратами?
— Может быть, и так.
— Знаешь, ты такая милашка, когда злишься.
— А ты все равно ужасен, — рычу я, дергая дверь из его хватки.
Он успевает отодвинуться, чтобы я не прищемила ему руку, но все равно слышу его дразнящий смех и прощальные слова:
— Когда-нибудь ты меня полюбишь.
Следующий день идет не по плану.
Роуэн приходит на мой завтрак в ресторане отеля. Появляется в торговом центре, когда я выбираю наряд, хотя он несет пакеты и помогает выбрать милое платье на бретельках в стиле ретро. В конце концов, это всего лишь уловка, чтобы получить преимущество. Хитрый ублюдок. И когда я паркуюсь у великолепного уединенного дома Торстена в Калабасасе, арендованный мотоцикл Роуэна уже там. Он прислоняется к нему, греховно сексуальный, в черной кожаной куртке, его пристальный взгляд скользит от моих пальцев ног до глаз с горящим выражением, воспламеняя меня, и он это знает.
— Добрый вечер, Черная птичка, — говорит он, отталкиваясь от мотоцикла.
— Палач.
Роуэн останавливается передо мной, когда я скрещиваю руки на груди и опираюсь весом на одну ногу.
— Какое красивое платье. Кто помогал выбирать? У этого человека явно безупречный вкус.
— Отличный вкус. Абсолютно никаких границ.
Он ухмыляется.
— Я так рад, что мы на одной волне.
Я самым драматичным образом закатываю глаза и уже собираюсь наброситься на него, когда входная дверь распахивается и Торстен стоит на пороге, приветственно раскинув руки.
— Добро пожаловать, мои юные друзья, — говорит он, выглядя готовым принять знатных гостей. Его седоватые волосы идеально уложены. Смокинг из бордового жаккарда переливается в лучах заходящего солнца. Улыбка, которой он одаривает нас, имеет скрытый, острый оттенок. — Пожалуйста, входите.
Он отходит в сторону и жестом приглашает нас войти в роскошный дом.
Мы начинаем с коктейлей в гостиной, где нас окружают книги первого издания, керамические статуэтки и картины, и я трачу время, чтобы оценить произведения искусства, пока Торстен проводит экскурсию по своей коллекции, где его самые ценные вещи тщательно маркированы. Даже после того, как он уходит, я еще долго смотрю на гравюру Эдварда Хоппера «Полуночники» с автографом. На наброске сверху изображен мужчина, идущий в одиночестве по городской улице, свет фонаря отбрасывает вокруг него глубокие тени. Что-то в нем кажется зловещим. Словно он выслеживает. Или охотится. И когда я смотрю налево и направо, вижу, как возникает повествование от картин.
Слева — черно-белая фотография Эндрю Прокоса под названием «Окулус Фултона#2». Изображение вызывает ощущение всевидящего, зловещего ока, сделанного из стали и стекла.
Справа от меня картина Джона Сингера Сарджента, на которой изображена женщина, сидящая за обеденным столом. Она сидит лицом к зрителю, ее рука сжимает бокал красного вина. В дальнем правом углу изображен мужчина. Но он не смотрит на зрителя. Он смотрит на женщину.
А еще гравюра с вальсом Феликса Валлоттона. На ней изображены танцующие пары, но они кажутся почти призрачными. Женщина в правом нижнем углу будто спит.
После этого…
Я смотрю на Роуэна, ставлю свой коктейль на подставку и оставляю его нетронутым на столике. Он погружен в беседу с нашим хозяином и не замечает меня.
Но Торстен видит.
— Напиток не по вкусу, моя дорогая? — спрашивает Торстен с натянутой улыбкой.
— Восхитительно, спасибо. Просто приберегаю себя для вашей замечательной коллекции вин, — отвечаю я, склонив голову.
Его улыбка кажется непринужденной, когда он ставит свой напиток на стол и объявляет, что пора переходить к главному событию.
— Не могу передать словами, как я рад, что профессиональный шеф-повар посетил нас этим вечером, — говорит Торстен, ведя нас в столовую, где тихо играет классическая музыка и мерцают свечи среди изысканных блюд. Он указывает мне на стул из красного дерева, обтянутый роскошным красным бархатом, отодвигает его от стола и двигает обратно, когда я сажусь. — И, конечно, его очаровательная спутница.
— Спасибо, — говорю я, скромно улыбаясь. Я ничего не смыслю в антикварном костяном фарфоре, но готова поспорить, что Торстен будет в полном ужасе, если что-то разобьется вдребезги.
Я оставляю эту мысль на потом.
— Вы такая прекрасная пара. Кстати, как вы познакомились?
— Ох, мы просто друзья, — говорю я в то же время, когда Роуэн говорит «на экспедиции».
Мы многозначительно смотрим друг на друга, а Торстен смеется.
— Похоже, у вас разные мнения по поводу статуса в отношениях.
— Ну, трудно конкурировать с его потрясающими гостями, посещающими ресторан, да и персонал там как на подбор, — говорю я с приторно-сладкой улыбкой.
— Слоан никто не ровня, — глаза Роуэн приковываются к моим, увлекая меня в глубины темно-синего моря. — Она просто еще этого не осознала.
Мы смотрим друг на друга мгновение, и мне кажется, что в груди слишком тяжело бьется сердце. Но повисший момент прерывается слишком быстро, когда Торстен хихикает, и хлопок винной пробки разрывает связь между нами.
— Возможно, сегодня вечером осознает. Давайте черпать вдохновение в искусстве кулинарии. Ибо, как сказал Лонгфелло: «искусство долговечно, а время быстротечно, наши крепкие и храбрые сердца подобны барабанам, отбивают похоронные марши до самой могилы».
Мы с Роуэном обмениваемся взглядами, пока Торстен сосредоточенно наливает себе вино, мне удается закатить глаза и поймать его мимолетную ответную улыбку, пока хозяин не смотрит в нашу сторону.
Когда вино переливается в хрустальный бокал с гравировкой и Торстен устраивается на стуле, он поднимает свой бокал для тоста.
— За новых друзей. И возможно, однажды, кое-кто станет больше, чем просто друзья.
— За новых друзей, — повторяем мы эхом, и неожиданное разочарование пробирается у меня под кожей, когда я понимаю, что Роуэн сарказмом повторил последнюю фразу тоста.