— Я не понимаю…
— Ты съел гребаного человека, — резко выпаливает она.
Я моргаю один раз, забираю у нее миску с блевотой обратно.
— О боже, Роуэн, это было отвратительно. Ты сожрал его. Никак не мог насытиться.
Меня тошнит.
— Ты потерял сознание пока жевал. Мне пришлось соскребать мясо с твоего языка, чтобы ты не подавился.
Я смотрю на нее слезящимися глазами, потом меня снова стошнит, хотя, к счастью, уже подступает желчь.
— Ты знал, что это было жаркое из копчика? Я пытала Торстена, пока он не рассказал. Мне пришлось вытаскивать человеческую задницу у тебя изо рта.
— Ты хотя бы доставала, а я ел! Какого хрена ты меня не остановила?
— Я пыталась, но ты внимания не обращал. Не помнишь?
Черт. Я помню.
Я помню гораздо больше.
Слоан слишком пристально наблюдает за мной. Она не такая апатичная, какой пытается казаться. Чем дольше я смотрю, тем больше рушится ее безразличная маска, и слабый румянец проступает под веснушками, покрывающими ее щечки и нос.
Чертова девчонка. Паникует, потому что я немного поделился своими чувствами. Явно нервничает из-за разговора, которого ей отчаянно не хочется заводить. Птичка готова улететь.
И я сделаю все, что угодно, лишь бы она была рядом, даже готов ударить молотком по собственному сердцу.
— Нет, — я качаю головой, когда мой взгляд устремляется куда-то в центр. — Последнее, что я помню, — это как Дэвид пришел с тележкой. После этого — ничего.
Когда я поднимаю взгляд, губы Слоан подергиваются. Это почти улыбка. Ее глаза стали немного мягче.
Проклятье.
Все именно так, как я и подозревал. Она, блять, испытывает облегчение.
Я впитываю в себя яд жгучего жала. Опускаю голову на руки. Она никогда не узнает, что я помню каждую секунду своего позорного, безответного признания. Я никогда не забуду, как ее кожа приобрела приятный розовый оттенок, когда говорил, что она красива. Я бы переполз через стол, чтобы поцеловать ее поджатые пухлые губы, когда поделился секретом.
Мне нужно вбить это в свой гребаный толстый череп. Она не захочет большего. Но я отказываюсь терять ее. Слоан — единственный человек в мире, который может взглянуть на моего монстра и найти в нем друга. И я знаю, что она нуждается в друге так же сильно, как и я. Может быть, и больше.
— Ты в порядке? — спрашивает она, ее голос едва ли громче шепота.
— Да. Все из-за наркоты, — снова вру я. Я даю клятву прямо сейчас, что это будет последняя ложь, которую я скажу Слоан Сазерленд. — Дерьмово себя чувствую.
Это правда.
— Я тоже так думаю. Знаю, как это бывает, — говорит она. Убирает миску, почти удостоверившись, что я закончил. — Ну, не по части поедания людей. Об этом я ничего не знаю.
Я бросаю на нее грустный взгляд, который только усиливает ее улыбку, прежде чем она отворачивается и несет миску, чтобы поставить ее в холле, бормоча себе под нос, что разберется с этим позже. С другого конца стола доносится стон боли, и я немного благодарен за то, что могу сосредоточиться на чем-то другом, помимо жжения в горле.
Я смотрю на Торстена. И впервые по-настоящему сосредотачиваюсь на происходящем вокруг.
— Ткачиха сфер, — шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от прекрасного ужаса замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. — Слоан… как?
Ее улыбка застенчива, когда она, пожав плечами, отодвигается от стола.
— Убивала время.
Слоан подходит к Торстену. Его голова свисает на грудь, а кровь стекает по лицу из темных пещер, где когда-то были его глаза. Он немного шевелится и стонет, потом снова впадает в беспамятство.
— Почти готово, — говорит она, похлопывая его по плечу, и останавливается, чтобы рассмотреть узор из лески позади него, который тянется от пола до потолка.
Некоторые линии пересекаются, другие накладываются одна на другую. Какие-то толще, чем другие, некоторые тонкие линии завязываются маленькими узелками, удерживая более тяжелую нить под определенными углами и со специальным изгибом. В разных местах и на разной высоте с паутины свисают тонкие кусочки плоти.
Слоан достает пару латексных перчаток из коробки на столе, затем рулетку и два отрезка предварительно нарезанной лески. Она напевает под музыку, звучащую из ее плейлиста через переносную колонку, и завязывает первую из двух нитей на паутине над головой Торстена, используя рулетку, отмеряя один метр от первой нити, и размещая вторую. Когда измерения закончены, она возвращается к столу, встречая мое пристальное внимание коварной улыбкой.
— Возможно, ты захочешь отвернуться, красавчик, — говорит она, двумя пальчиками двигая тарелку с хлебом и глазными яблоками ближе к себе.
— Нихрена подобного. Я не брезгливый.
— Уверен?
Мой желудок не согласен.
— Ну, обычно я не брезглив. Со мной все будет в порядке.
Слоан пожимает плечами и осторожными, изящными пальцами берет один глаз с тарелки.
— Уверен на сто процентов?
— Я лучше посмотрю, как ты делаешь украшения из кожи и безделушки для глаз, чем пойду на кухню и проверю Дэвида после лоботомии. Давай уже.
— Справедливо.
Слоан возвращается к паутине, аккуратно наматывая первую из двух отмеренных нитей вокруг глаза, закрепляя его в прозрачной нити.
— Ты правда сделала все это за пару часов? — спрашиваю я. Подол ее платья задирается выше сзади на бедрах, когда она завязывает леску узлами. Мой член твердеет при одном только воображении того, как ощущалась бы ее мягкая пока в моих руках.
— Сначала я готовлю все в отеле. Проще приклеить лески к листам, а затем свернуть в рулон, чтобы потом легко снять их, когда приду на место, — отвечает она, кивая на несколько смятых кусочков тонкого пластика на полу рядом со стеной. — Я заранее решила, что хочу сделать композицию в столовой, поэтому нашла размеры комнаты в записях риэлтора.
Слоан подходит, чтобы забрать второй глаз, одаривая меня еще одной застенчивой улыбкой, возвращаясь к паутине со своим призом. Точно так же, как она сделала с первым глазом, она наматывает тонкую нить лески вокруг яблока и завязывает его в свой шедевр, отходя назад, любуясь своей работой.