Может, именно это ждало нас по другую сторону горы? Просто зазубренный утес, с которого можно упасть?
Мне требуется немало времени осознать, что я переместилась из центра комнаты на диван Роуэна. Не знаю, как долго я так просидела. Даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я пришла. Такое ощущение, что голова набита ватой, которая служит барьером между моими мыслями и окружающим миром.
Я моргаю и смотрю на Уинстона, который сидит напротив меня на любимом кресле Роуэна, его глаза кажутся желтыми на фоне роскошного серого меха.
— Ты, наверное, еще больший псих, чем я. Тебя назвали в честь гребаного кота-нежити11, — говорю я кошаку, когда очередной приступ слез подкатывает к горлу. Я разочарованно машу рукой в направлении Уинстона, роняю голову на руки и, черт возьми, рыдаю. — Так что да, типа, я понимаю, что ты меня ненавидишь, но ты все равно садишься в гребаный самолет и летишь со мной, потому что будь я проклята, если вернусь в Роли одна.
Я выплакиваю поток слез, который кажется бесконечным, пока что-то мягкое не касается моей руки. Мои влажные ладони скользят по лицу, Уинстон смотрит на меня снизу вверх, его нежное мурлыканье звучит успокаивающе. Когда я поднимаю руку, он забирается ко мне на колени и ложится рядом.
— Я сказала, что психованная, и теперь ты хочешь быть друзьями? Надо было раньше догадаться.
Мы сидим так, пока мои слезы, в конце концов, не утихают, только я, кот и вибрация его мурлыканья у моих бедер. И спустя долгое время, когда осознание того, что Роуэн может вернуться в любой момент, разъедает мои мысли настолько, что они начинают доминировать, я откладываю кота в сторону и встаю.
— Если мы сядем в самолет, то должны сделать все сексуально. И я не имею в виду пожар в мусорном баке, — говорю я Уинстону, когда он смотрит на меня, видимо, недовольный тем, что его теплая человеческая постель сдвинулась с места.
Я иду в душ, включаю его на полную мощность, пока вода не начинает обжигать. Растрачу все его запасы в бойлере, потому что моя гребаная психическая энергия берет вверх, когда я перестаю ныть. Затем сушу волосы, наношу макияж, обещаю себе, что больше не буду плакать, чтобы не испортить лучшие стрелки, которые я рисовала за последнее время. Я даже наклеила накладные ресницы, потому что к черту все это. Раз уж я психопатка, то буду самой ахуенной психопаткой, которую когда-либо видел международный аэропорт Логан.
Конечно, часть этого упорства улетучивается, когда я заказываю билет на следующий рейс из города и собираю вещи.
Когда звоню Ларк, моя решимость почти иссякает.
— Привет, сиськи с золотой звездой, как дела? — спрашивает она, и ее голос звучит как перезвон колокольчиков.
Глубокий вдох вырывается у меня через нос.
— Эм. Бывало и лучше.
— Почему? Что случилось?
— Роуэн, — говорю я, смаргивая слезы. — Он порвал со мной.
— Что? — наступает долгое молчание. Я киваю, хотя знаю, что Ларк меня не видит. — Нет…
— Да.
На том конце провода раздается страдальческий звук. Какой бы клей ни скреплял мое сердце настолько, чтобы оно продолжало биться, оно рушится сильнее, когда я слышу ее переживания. Острые точки боли пронзают изнутри, царапая мышцы и кости.
— Он не мог этого сделать… ты же не серьезно… — шепчет Ларк.
— К сожалению, совершенно серьезно, — отвечаю я, включаю громкую связь, сажусь на диван и сажаю Уинстона к себе на колени. — Я только что забронировала билет на обратный рейс в Роли. Хочу немедленно уехать из Бостона. Можно пожить у тебя немного, пока не придумаю, что, блять, делать с жильцами в моем доме?
— Конечно. Всегда. Сколько захочешь. Пришли информацию о рейсе, и я изменю свой, чтобы мы вместе улетели, — Ларк сыплет ругательствами и недоверием, когда я отправляю ей скрин своего билета. Она повторяет информацию вслух, потом испускает долгий вздох. — Ох, милая, здесь какая-то ошибка. Этот мужчина любит тебя.
Я раздраженно издаю горький смех.
— Я тоже так думала. Но он совершенно ясно дал понять, что это не так. Я «гребаная психичка» и поэтому не могу ни любить, ни быть любимой. Это не новость. Но как оказалось, я слишком психованная даже для него.
— Он так сказал? И ты за это не вырвала ему глазные яблоки и не спустила в унитаз?
Слабая улыбка пробегает по моим губам и исчезает так же быстро, как и появляется.
— Наверное, так и нужно было сделать.
— Что еще он сказал?
— Я не знаю, какие-то странные вещи, — отвечаю я, пытаясь вспомнить недавние детали, которые уже кажутся туманными из-за боли. — Он сказал, что мне нужно домой, и сначала я подумала, что он имеет в виду сюда, в квартиру. Но потом он сказал: «нет, в Роли». Когда я спросила почему, он сначала не назвал причину, просто сказал, что у нас ничего не получится и рестораны в приоритете.
— Но я думала, что вы стараетесь.
— Я тоже, — я ерошу шерсть Уинстона, прокручивая в голове каждое слово о нашем расставании, хотя все бы отдала, лишь бы забыть. — Я попросила обсудить все. Он говорил у Фионна, что мы будем говорить обо всем, как нормальные люди.
— По-моему, это звучит разумно и совсем не похоже на психопатию.
— Да. Согласна. Потом он сказал нечто странное, — я морщу лоб, когда открываю функцию поиска на главном экране и набираю слово «вестибюль». В качестве одного из вариантов появляется сообщение от Роуэна, и я нажимаю на него, открывая текст. — Он сказал, что «никогда не хотел быть таким, как все остальные». Утверждал, что говорил мне это по дороге на торжество «Best of Boston» десятого апреля.
— Хорошо… что в этом странного?
— Я не помню, чтобы он говорил это. Никогда. И торжество было не десятого числа.
Ларк замолкает. Она, наверное, думает, что я сошла с ума, и, возможно, она права.
— Может, он перепутал дату?
— Торжество состоялось за два дня до его дня рождения, двадцать седьмого. Тебе не кажется немного странным, что он этого не помнит?
— Милая, я не знаю. Он переживает из-за разрыва отношений и ресторанного дерьма, возможно, ошибся с датами.