Они вышли в холл, и Эмили с удовольствием вздохнула.
– Мне нравится эта лестница. Она очень изящная, Шарлотта. Я нигде еще не видела таких красивых балясин. – Она запрокинула голову, окидывая взглядом ступени винтовой лестницы, ведущей на площадку верхнего этажа. – Очень изящная работа. А сколько спален наверху?
– Я тебе уже говорила – пять, и достаточно просторная мансарда для Грейси. Все комнаты очень хорошие. Грейси может выбрать себе две из них, а заднюю, без окон, и еще одну я тоже оборудую под жилые – на всякий случай.
– Какой случай? Для еще одной служанки? – понимающе улыбнулась Эмили.
Шарлотта неопределенно пожала плечами.
– А почему бы нет? В будущем, вполне возможно… Ты что-нибудь знаешь об убитом?
Прежде всего она думала о муже.
– Нет, не знаю. – Округлившиеся глаза Эмили горели любопытством. – Но я могу узнать.
– Я думаю, что пока тебе не следует говорить об этом с Томасом, – осторожно заметила Шарлотта.
– Да, я знаю, – кивнув, Эмили стала подниматься по лестнице, касаясь перил осторожно и нежно, словно лаская их. – Лестница действительно великолепна. – На мгновение остановившись, она посмотрела на потолок. – И потолок хорош. Мне нравятся кессоны, они очень декоративны. Я вижу, лепнина неплохо сохранилась, надо только обновить штукатурку. Да, я знаю, что надо быть осторожной, у Томаса и без того много забот в последние дни. – Она повернулась и одарила сестру ослепительной улыбкой. – Я так рада за него. Ты знаешь, как я его люблю.
– Конечно, знаю, – с чувством ответила Шарлотта. – Я рада, что тебе понравился потолок. Мне он тоже нравится. Придает холлу благородство, тебе не кажется?
Они достигли площадки верхнего этажа и принялись осматривать спальни. Эмили восхищалась, словно не видела осыпавшейся керамической облицовки каминов и оборванных обоев.
– Уже известна дата дополнительных выборов? – полюбопытствовала Шарлотта.
– Нет, но мы уже знаем кандидата от тори, – ответила Эмили, чуть нахмурив брови. – Найджел Эттли. Весьма уважаемый и очень влиятельный человек. Я не уверена, что у Джека много шансов. Я реалистка, но ничего не говорю Джеку. – Эмили грустно улыбнулась. – Особенно после первой неудачи.
Шарлотта промолчала. В последнее время в их семье было столько неудач и трагедий, что проигранные выборы казались сущим пустяком. Джек сам снял свою кандидатуру, отказавшись от компромисса и членства в каком-то секретном обществе, известном как «Узкий круг». Оно обещало обеспечить его выдвижение в качестве своего кандидата и всяческую поддержку впоследствии через своих людей, богатых и влиятельных. Это означало для Джека полное подчинение и зависимость. Кроме того, он должен был поклясться хранить тайну общества, в котором процветали протекционизм, ложь, остракизм и наказание в случае нарушения клятвы. Более всего возмутила Джека и напугала Томаса, с которым Джек поделился своими сомнениями, полная законспирированность «Узкого круга» и невозможность ничего узнать о его членах.
– А здесь, должно быть, будет ваша спальня? – высказала предположение Эмили, когда они вошли в большую комнату с широким окном в сад. – Она мне ужасно нравится. Это самая большая комната или та, что окнами по фасаду, больше ее?
– Да, та больше, но мне все равно. Я готова всем пожертвовать ради этого окна, – не задумываясь, сказала Шарлотта. – А здесь, рядом, – она указала на дверь слева, – будет отличная гардеробная для Томаса. В той, что окнами по фасаду, я устрою детскую для Дэниела и Джемаймы. В комнатах поменьше будут их спальни.
– В каких тонах ты собираешься сделать стены? – справилась Эмили, оглядывая пятнистые и выцветшие обои.
– Я еще не решила. Возможно, в голубых или светло-зеленых, – раздумывая, сказала Шарлотта.
– Голубой – это холодный цвет, – возразила Эмили. – Да и зеленый тоже.
– Все равно, мне нравятся эти цвета.
– Куда выходят окна?
– На юго-запад. Во второй половине дня солнце буквально заливает столовую внизу. Она как раз под нами.
– В таком случае можешь спокойно выбрать эти цвета, – согласилась Эмили. – Шарлотта…
– Да?
Сестра остановилась среди комнаты, и лицо ее стало серьезным.
– Я знаю, я была немного резка, когда вернулась в Лондон, даже несправедлива…
– Ты имеешь в виду маму? Да, пожалуй, ты была резковата, – согласилась Шарлотта. – Не знаю, чего ты ждала от меня.
– Меня не было в Лондоне, – резонно заметила Эмили. – Я не знаю, что можно было сделать, но, очевидно, что-то надо предпринять. Господи, Шарлотта, дело не в том, что он актер или еврей. Он на семнадцать лет моложе нашей матери!
– Она это знает, – спокойно ответила Шарлотта. – Он интересный, умный, веселый, добрый, верен в дружбе и, кажется, очень привязан к ней.
– Согласна, все это так, – сдалась Эмили. – Но чем все это кончится? Она не может выйти за него замуж, даже если он надумает сделать ей предложение.
– Я знаю.
– Пострадает ее репутация, если уже не пострадала, – продолжала Эмили. – Отец перевернется в гробу. – Умолкнув, она обвела стены взглядом. – Думаю, ты можешь сделать стены спальни голубыми, только надо будет сменить мебель. Она должна быть более темного цвета. – Эмили снова посмотрела на сестру. – Что с ней делать, Шарлотта? Бабушка вне себя.
– Бабушка вне себя уже несколько месяцев, – опять спокойно ответила Шарлотта. – Если не лет. Ей нравится это состояние. Если бы не это, она нашла бы еще что-нибудь.
– Но это совсем другое, – не сдавалась Эмили, наморщив лоб. – На сей раз у нее есть веские причины. Поведение мамы глупо и опасно. Когда все это кончится, она обнаружит, что общество отвернулось от нее. Ты не думала об этом?
– Конечно, думала. Я убеждала ее до хрипоты, но все напрасно. Она сама отлично все понимает, но уверена, что игра стоит свеч.
– Тогда она не способна мыслить здраво, – резко сказала Эмили, устало опустив плечи. – Я не верю, что она сказала это серьезно.
– А я бы тоже поступила так, – вдруг сказала Шарлотта, не столько возражая Эмили, сколько просто так, глядя в окно. – Я предпочла бы короткий миг счастья и риск, чем годы серой респектабельной скуки.
– Респектабельность не серая, – возразила Эмили и внезапно, сморщив носик, рассмеялась. – Респектабельность коричневого цвета.
Шарлотта с одобрением глянула на сестру.
– И все же, – продолжала Эмили; глаза ее были серьезны, хотя она продолжала смеяться. – Отсутствие респектабельности с годами может стать досадной помехой. Одиночество может оказаться тяжким испытанием, и тогда неважно, какого оно будет цвета.
Шарлотта знала, что это правда и почему сестра сказала такое. Возможно, будь Эмили на месте матери, она тоже сделала бы ставку на короткий и незабываемый миг счастья, хорошо зная его горькую цену.
– Я знаю, – тихо промолвила Шарлотта. – Бабушка никогда не даст маме забыть этого, даже если другие будут более снисходительны.
Эмили задумчиво обвела взглядом комнату, и Шарлотта словно прочла ее мысли.
– О, нет! – решительно воскликнула она. – У нас и без того тесно.
– Да, – неохотно согласилась Эмили, а потом, улыбнувшись, спросила: – Ты о ком подумала – о маме или о бабушке?
– Конечно, о бабушке, – ответила Шарлотта. – Мама, разумеется, захочет остаться на Кейтер-стрит. Это ее дом. Только вот не знаю, что для нее будет хуже – жизнь с бабушкой и ее вечные упреки и жалобы или полное одиночество, когда не с кем словом перекинуться. Ждать каждый день, что кто-то навестит тебя, или самой однажды отважиться на это и получить вежливый отказ у дверей – господ, мол, нет дома, хотя ты видела, что их экипажи стоят во дворе, и прекрасно знаешь, что они дома. А они знают, что ты это знаешь.