— Когда домой?
— Думаю, никогда, — глядя ей в глаза, грустно ответил Дин.
— Я чувствовала. Но почему?
— Я не хочу возвращаться в Москву после восстания. Сейчас там идут всяческие преобразования, какие-то политические процессы, в которых надо либо участвовать, и тогда ты не будешь чувствовать себя отщепенцем, либо не участвовать, чем можно вызвать негодование и презрение соотечественников. Ни того ни другого я не хочу, — он подозвал официанта и заказал порцию рома с рефреской.
— А Екатеринбург?
— Он никогда не был мне родным городом. Я был-то там всего пару раз в жизни. Там у меня нет ни друзей, ни близких. И что мне там делать? — Дина этот разговор напрягал, и он с надеждой ждал скорейшего возвращения официанта.
— Ты мог бы работать у Гондалева, — с нажимом сказала Лана.
— Не мог бы. Возраст не тот, да и желания нет. Ну что ты мучаешь меня и себя!? Я же предлагал уже тебе и руку, и сердце. И говорил о своей мечте уехать куда-нибудь подальше от всех этих катаклизмов, в ту же Новую Зеландию…
— Да, предлагал. Да, говорил, — прервала его Лана. — Но я себе не представляю жизнь в тихой гавани тогда, когда у меня на родине происходят эпохальные события. И я не понимаю тебя. Ну что ты привязался к этой Новой Зеландии? Там же со скуки сдохнуть можно…
— А у вас можно подохнуть просто так, даже не от скуки, — довольно резко отреагировал Дин.
— Ты злой! Что ты имеешь в виду? — Лана начала потихоньку закипать.
— В России — сейчас как ни называй то, что воссоздается после слияния Урала и Москвы, все равно станет Россией, — так вот, в России в ближайшее время будут происходить весьма значимые перемены. И эти перемены не могут происходить без закручивания гаек, без ограничения каких-то свобод, в том числе и тех, которые касаются каждого. А я птица вольная. Я не хочу, да и не могу ограничивать себя в определенных вещах лишь потому, что это нужно правящей партии, классу, элите или еще какой-нибудь хрени, за которой прячутся обычные и часто весьма посредственные люди. — Официант наконец-то принес ром, и Дин, прервавшись, сделал большой глоток.
— Тебя действительно не волнует то, что мы, а я говорю «мы», имея в виду прежде всего русских людей, наконец-то начинаем возрождаться и вновь приобретаем статус великой державы, более соответствующий нашим желаниям и предназначению? — Лана понимала, что ее слова звучат излишне пафосно, но поделать с собой уже ничего не могла.
— Ланочка! Ну хорошо. Ну пусть статус. Но не жизнь же! Я же совершенно искренне желаю россиянам всего самого доброго. И если это доброе лежит через воссоздание империи, то и слава Богу! Я лишь хочу сказать, что лично мне это абсолютно неинтересно, — Дин уже сожалел, что этот разговор состоялся.
— Тогда зачем ты этой империи служил? — Лана все пыталась заставить его рассуждать логично.
— Зачем, зачем?.. Мне было интересно. А потом, моим любимым героем в детстве был Робин Гуд. Он помогал слабым и наказывал злых и жестоких. Он восстанавливал справедливость. При этом король, интересам которого он якобы служил, был такой же бяка, как и шериф. И в этом весь трагизм положения Робин Гуда, и моего, наверное. Я искренне считаю, что Чабисов и иже с ним реально сломали жизнь многим добрым, честным, порядочным людям, в том числе близким мне. Он уничтожил их прошлое и настоящее, лишил будущего. Вместо того чтобы строить и созидать, он ломал и крушил. У него был шанс объединить цивилизации — он их разъединил. Я считаю его личным врагом, и поэтому согласился участвовать в последней операции. Я свои обязательства перед своими друзьями выполнил. Надеюсь, что они выполнят передо мной свои: нормально расплатятся и оставят меня в покое, — Дин достал сигарету и закурил.
— С тобой расплатятся, как и договаривались. Не сомневайся, — не без злого ехидства отреагировала Лана.
— Да я и не сомневаюсь, — спокойно парировал Дин. — Меня сейчас больше волнует твоя агрессия. Я-то тебе что плохого сделал?
— Да я сама не понимаю, что со мной происходит, — как-то сразу сникла Лана. — Наверное, злюсь на саму себя. Нахожусь в раздрае. Хочу и того и другого. И с тобой хочу остаться. И понимаю, что в тихой заводи тут же зарасту ракушками. Ну как тебе объяснить, что мне даже думать скучно о расписанных тобой перспективах? Не то что жить такой жизнью, в неизвестной и чужой мне стране.
— Ты просто моложе меня на 20 лет. И этим все сказано. И как это ни грустно, надо признать, что мое представление о будущем с твоим явно не совпадает.
— И что же нам делать? — обреченно спросила Лана.