— Дашь попробовать? — неожиданно для самой себя спросила Бэт. Девчушка посмотрела на папу, тот ей, видимо, перевел «просьбу нескромной тетки», как обозвала Бэт саму себя, после чего девочка доверчиво улыбнулась и пододвинула к ней тарелку. Бэт нацепила на вилку спагетти («Боже! Что я делаю! Видели бы меня мои инструкторы по этикету!»), положила накрученный из них бомбон в рот, расплылась блаженной улыбкой и сказала: «Я такие же хочу!»
Они довольно быстро наелись, после чего ребенка забрал к себе хозяин траттории, а Бэтти осталась с этим нравившимся ей все больше и больше мужчиной наедине. Ей было легко и хорошо с ним. Они пили вино и говорили о всякой всячине, не имеющей никакого отношения к их основной работе. Бэт не могла отогнать от себя мысль о том, что сидящий напротив нее человек, возможно, и есть тот самый загадочный ее спаситель. Но как это узнать? И Дин, сам того не желая, помог ей. Рассказывая о своей жизни на Кубе, доме-музее Хемингуэя и замечательных кубинских коктейлях, вдруг сказал:
— Кстати, Яночка почти кубинка. Она родилась в Гаване.
— Ну, меня этим не удивишь, — совершенно естественно промолвила Бэт. — Я тоже родилась вдали от родины, в Харгейсе…
— В Харгейсе? — с удивлением спросил Дин. — В Сомали?
— А вам знакомо это название? — Элизабет опять начала волноваться. А вдруг ее предположение правда?
— Да, конечно. Я бывал там. Давно. Еще в молодости. Там было классно! До войны, конечно, — Дин проговаривал это, будто что-то вспоминая. — Я там прожил почти полгода. Время было, скажем, не очень спокойное. После долгих лет относительной стабильности там началась гражданская война. Старожилы рассказывали, что у них почти 20 лет до этого все было о'кей. У них там был неплохой руководитель, Мухаммед Сиад Барре, по-моему. Склонный, как и все африканские лидеры, к диктатуре, но вполне адекватный. Во всяком случае, при нем в Сомали было нормально. Могадишо, столица их, был красивым городом, с замечательным базаром, какими-то историческими постройками в центре, с экзотическими торговыми лавками, с кварталом ювелиров и с неплохими ресторанами и гостиницами. Там туристы и местные жители гуляли совершенно безбоязненно. Правда, было много нищих, которые спали на улице, завернувшись в разодранные сари. Но никто не бегал с пистолетами и ножами. Не говоря уже о бомбах, взрывах и прочем бардаке.
— Говорят, что этот самый Барре был коммунистом? — не без подтекста заметила Бэт.
— Ну, это вы явно преувеличиваете. Никаким коммунистом он не был. Да, после того как Советский Союз помог ему в борьбе с внутренней оппозицией, он стал создавать у себя какую-то партию и даже что-то говорил о социализме. Но марксистом он не был. Обычный вождь африканского племени с обычными амбициями и стремлением быть самым главным. Вот и все! Сначала Союз его поддерживал. Но потом началась война между Сомали и Эфиопией, и Советы почему-то решили встать на сторону эфиопов. Войну Барре проиграл. Популярность его среди туземцев резко упала. Он пытался было повысить собственный рейтинг, если в данном случае такое слово уместно, путем репрессий и подавления других племен. Но народ там крутой. Знаю не понаслышке. В результате все рухнуло. Каждый папуас захотел сам быть хозяином в своих джунглях. Страну разорвало на части. Нескончаемая война, кровь, беспредел. В свое время я прожил там достаточно долго в городе Гароэ. Задница, простите, была полная. Ни света, ни воды, ни нормальной дороги. Теперь это столица независимого государства Пунтленд, которое и знаменито только тем, что там находятся главные базы сомалийских пиратов, — Дин достал сигарету, отломил от нее фильтр, прикурил от стоящей на столе свечи и задумчиво затянулся. — В общем, там теперь полный бардак. Что, вероятно, закономерно. Сомалийцы живут по законам клановой и племенной этики. Там порядок-то только тогда и был, когда власть демонстрировала силу и нещадно давила всех недовольных. Пока ходили их офицеры со стеками и били всех, кто им не уступал дорогу, был порядок. А как только выпустили джина вседозволенности наружу, так и началось такое, что, мама, не горюй!