Ее признание Дину, напомнившее ему историю 20-летней давности, ввело того в состояние ступора. Он долго не знал, что ответить сидящей напротив него красивой женщине, пребывающей в состоянии эмоционального шока. На его глазах развертывался мексиканский сериал. Нет, хуже! Это была типичная индийская мелодрама, в которой герои ни с того ни с сего начинают признавать в окружающих их персонажах своих близких родственников и с криками «Я твой брат!», «Я твоя мать!» или «Я твоя жена!» бросаются друг к другу с объятьями, заливают экран потоками слез, после чего танцуют и поют свои нескончаемые песни под всхлипывания и вздохи удовлетворенных увиденным зрителей. Дин был явно обескуражен. Он не знал, как должен реагировать на признание Бэт. Возможно, он и спас когда-то какую-то маленькую девочку в Сомали, чему, если честно, тогда не придал особого значения. И он бы с удовольствием порадовался встрече с ней спустя четверть века. Но при одном условии: если бы она не была офицером МИ-6, пытавшимся в течение двух дней завербовать его. Пока, правда, безуспешно. Поэтому он решил попытаться успокоить Бэт.
Он взял со стола бумажную салфетку и со словами: «Солнце мое! Давай вытрем слезы и успокоимся», — потянулся к ней. Но лучше бы он этого не говорил! Бэт вдруг перестала плакать и, глядя на него широко раскрытыми глазами, с нотками мольбы в голосе попросила: «Повторите, что вы только что сказали!»
— Давай вытрем слезы, — недоуменно промолвил Дин.
— Нет, не это! — почти прокричала Бэт. — То, как вы ко мне обратились по-русски!
— Солнце мое, — произнес ошарашенный Дин.
— Да, да, именно так он называл меня всю дорогу: «solntsemoio», — коверкая это вполне обычное для Дина словосочетание, промолвила Бэт.
— Кто он? — спросил было Дин, но потом понял, о ком шла речь, и замолчал, не зная, что делать дальше.
В кино в таких случаях либо идет музыкальная заставка, либо что-то взрывается, либо герои падают друг другу в объятия. Все эти варианты были абсолютно неуместны в итальянском ресторане в центре Лондона с участием русского (и то не вполне русского, если быть до конца честным) экс-шпиона и английской разведчицы. Надо было срочно что-то предпринять.
И Дин не придумал ничего лучшего, как перевести разговор в другое русло:
— А знаете, как называли сомалийцы Сиада Барре?
Элизабет молча посмотрела на Дина и отрицательно покачала головой.
— Аабаха Аквоонта! Это значит «Мудрый Учитель», — многозначительно сказал Дин.
— Класс! — сквозь слезы улыбнулась Элизабет. — А еще?
— А еще… «Хорошо» будет «фиан».
— А еще?
— Еще… «Очень хорошо» будет «фиан бадан».
— А еще?
— Машина — это «бабурка», — рассмеялся Дин.
— Смешно, не могу, — и она захлопала в ладоши. — А еще!
— «Женщина» будет «наг».
— Ну вот! Опять вы за свое. Но вы меня по настоящему развеселили. Так хорошо мне давно уже не было. И скажу сразу, я чувствую себя счастливой. Спасибо вам. Правда, не буду скрывать, шефу мне докладывать абсолютно нечего. И потому я буду наказана, что справедливо, — немного с досадой добавила Бэт.
— Ну почему нечего?! — успокаивающе перебил ее Дин. — Вы спокойно можете сказать, что со мной обо всем договорились. В целом так и есть. Все эти сериальные подробности о пропавшей девочке и ее храбром спасителе лучше опустить. Но это вы и сами понимаете. Детали же, так сказать, взаимодействия мы уточним во время нашей следующей встречи в Будапеште. Вам нравится Будапешт? — неожиданно спросил он удивленно внимающую ему Бэт.
— Мне? Не знаю… Я там никогда не была.
— Ну вот и побываете. Я в следующем месяце лечу туда по делам. Прилетайте, обсудим детали. И начальство будет довольно! — Бэт поняла предлагаемую Дином игру. Это было что-то похожее на описанное Грэмом Грином в повести «Наш человек в Касабланке». То есть ей предлагалось доложить начальству о том, что объект завербован и что детали взаимодействия будут уточнены во время встречи с ним в Будапеште в следующем месяце. Что ж! Это, конечно, было должностным преступлением. Но Элизабет уже внутренне с этим смирилась. И потом, в ее работе никогда нельзя заранее знать, что обернется на пользу делу, а что — нет.
Через месяц она благополучно прилетела в Будапешт, где ее уже ждал агент по кличке Дьюк.[35] Дин сам придумал себе это прозвище, которое, с одной стороны, было связано с воспоминаниями о замечательной комедии славных 70-х «Блеф» с участием феерического Челентано (ведь именно на блефе Дин и стремился построить официальную часть взаимоотношений с британскими спецслужбами), а с другой — говорило о его благородном происхождении, что было немаловажным фактором для настоящего английского джентльмена, каковым являлся босс Элизабет. Во всяком случае, тот, узнав о родстве Дина с Гнеем Помпеем и его аристократических корнях, как-то сразу проникся к нему уважением, что лишь облегчало работу Бэт.