На том закончив, палач открыл глаза и вдруг закричал, грозя кулаком огню в печи:
– Что он всё надо мной потешается? Или я уже без рассудка остался? Не могу я больше терпеть его поганые рожи! Дай, я сейчас разберу эту дрянную печку на кирпичи!
С этими словами Идо отбросил от себя одеяло и уже сел на кровати, чтобы подняться, но неудержимо изверг из желудка и так и остался сидеть, унимая дыхание и утираясь рукавом.
– Рано вам ещё на ноги вставать,– подойдя к печи, сказал незнакомец.
Прикрыв дверцу топки, он вернулся к кровати, поправил подушку и помог Ивану снова улечься.
– Всё вы хорошо рассуждаете, складно,– произнёс незнакомец, оглядываясь по сторонам.
Он живо перебрал брошенные на столе вещи и осмотрел те, что висели на двери, а после встал на колени у кровати и, найдя под ней тряпку, начал вытирать с пола рвоту.
– Всё складно,– опять произнёс он,– Но у всего есть и вторая сторона. Знаю я эту вашу историю. О ней я не случайно услышал. Мне пришлось побывать в доме, где она доподлинно, лучше, чем кому-либо известна. Та женщина была действительно очень хороша собой. Смолоду черты её своей прелестью мужчин привлекали. В дом торговца она попала по рекомендательному письму, которое написала одна богатая графиня. У неё служила мать той девицы. Работницей женщина была хорошей, а потому и дочку её было не стыдно предложить знакомому в домашние слуги. Торговец как увидел красавицу, так сразу и увёз, даже думать не стал. И начала она в его доме работать, то на кухне, то по другим домашним делам. Исправно трудилась. Жалоб на неё не случалось. Но вот, что произошло. Хозяин хоть и с женой был, а оставить служанку без внимания не смог. И до того у него ум помутился, что решил он себя от преград к ней избавить. Определил торговец служанку в пансион обучаться. Туда к ней и ездил. Однако, вышло так, что девица от него животом покруглела. Этого женатому человеку совсем не нужно было, и он тайно отправил её к матери от бремени избавиться. Та была уже стара и, отпущенная хозяйкой на покой с хорошей оплатой, спокойно доживала свой век в маленьком доме в отчей деревушке. Богобоязненная была женщина, добрая; дочь любила и от внука отказаться не смогла. Уговорила мать дочку оставить ребёнка живым: не говоря о том хозяину, выносить и скрыть его. Служанка тогда торговца письмом уведомила, в котором говорила о недуге, что заставил её надолго слечь. И он поверил, потому что слышал, чем умерщвление утробное оборачивается. Сберегла девица ребенка, родила, но сроком раньше и сильно нездорового мальчика. Лежачим он был в младенчестве и, когда срок пришел на ноги становиться, так и не поднялся. Слабость в нём жила, как в старике. Он всё спал и спал, и не мог собрать сил, чтобы хоть час продержать глаза открытыми. Словом, не жил человек, а как родился, так медленно умирал. Про него деревенские ворожеи только одно и говорили: не долго несчастному мучиться осталось. Девица, конечно, в скором времени после родов в хозяйский дом вернулась, но уже не просто работала, а с отчаянным желанием уберечь мальчика от гибели. Полюбила она своего немощного сына так сильно, что нельзя себе и представить, и не смогла найти иного способа его на ноги поднять, как у иностранного доктора в столичной лечебнице. В те дни и решилась она на кражу пойти. Денег на заботы о мальчике требовалось всё больше, поэтому за одним воровством пошло второе, за вторым третье, и уже не было у служанки дороги назад,– незнакомец взглянул на дверцу печи,– Судили её как и должно,– сказал он с тяжелым вздохом,– И за дела свои она до сих пор живёт узницей. Живёт служанка. Живёт и её сын. Много времени смерть у его кровати провела, крепко его руку держала, но забирать передумала. Положено было немощному мальчику умереть, и всё же, положенное изменилось.