— Это почему же, домина? Мы намерены сюда вернуться, — возразил Веспасиан.
— Ничуть не сомневаюсь, но только не в этот раз. Я не хочу рисковать и потому не позволю, чтобы этот человек вновь оказался в границах моего царства. Многие из моих подданных видят в нем героя, который смог бы спасти их от римского вмешательства в наши дела. Если о его присутствии во Фракии станет известно, равно как и том, что я помогла вам отправить его в Рим, ситуация станет крайне опасной. И тогда исход будет один: сначала начнется кровопролитие, а потом Рим присоединит нас к своей империи.
— И что нам с ним делать? — уточнил Веспасиан.
— Отправляйтесь в Томы, что на берегу Понта Эвксинского. В тамошнем порту вас будет ждать моя личная квинквирема. Ее экипаж верен мне. Капитан получит приказ ждать вашего появления, после чего доставит вас прямо в Остию. Думаю, провести целый месяц в море, пусть даже в трюме и закованным в цепи, гораздо приятнее, чем два месяца путешествовать по суше, да и вам не нужно будет день и ночь не спускать с него глаз, чтобы он не сбежал. Как вам мое предложение, господа?
— Щедрость твоя безгранична, домина, — ответил Сабин. Слова царицы вселили в него чуть большую надежду на успех, нежели прежде, тем более что обратное путешествие морем займет всего месяц. Ладно, месяц морской болезни еще можно стерпеть, подумал он.
— Не знаю, не знаю. Настолько ли велика моя щедрость, чтобы я даровала свободу своему лучшему охотничьему рабу? — Трифена улыбнулась Веспасиану. Тот залился краской, осознав, что слишком многое пообещал чужому рабу, не зная его истинной стоимости.
— Я возмещу тебе его потерю, домина.
— Сомневаюсь, что это тебе по карману. Артебудз стоит целое состояние. Он не только лучше других умеет выслеживать дичь, но и считается самым умелым лучником. Равных ему в этом искусстве я ни разу не встречала. Именно по этой причине я и дарую ему свободу, но с условием: он отправится вместе с тобой. А теперь, пока я не раздала все мое царство, скажи мне, Сабин, каковы успехи кампании, которую Антония ведет против Сеяна? В ее письмах я нахожу лишь туманные намеки. Впрочем, я отлично ее понимаю: кто поручится, что в пути письмо не попадет в руки врага.
Сабин поморщился и растерянно поерзал на стуле.
— Успехи не слишком велики, домина. Сеян укрепил свое положение в глазах императора. Теперь он едва ли не единственный, кто имеет доступ к Тиберию на Капри. Этот наглец даже сумел убедить императора, что это его собственная семья строит против него козни, а вовсе не он, Сеян. Буквально накануне моего отъезда были схвачены внук Антонии Нерон Германик и его мать Агриппина. По приказу Сеяна они предстали перед судом по обвинению в измене. Агриппину сослали на остров Пандатеррию, а ее сына отправили на Понтию. Так что теперь Антония боится за двух своих других внуков и возможных наследников трона, Друза и Калигулу. Кто поручится, что вскоре те не последуют за своей матерью и старшим братом. Сеян осторожничает. Он выбирает свои жертвы медленно и осмотрительно.
Царица Трифена кивнула, задумавшись об услышанном.
— Все верно. Стоит Сеяну убрать всех ближайших наследников Тиберия, которым не требуется регент, как путь к трону для него будет открыт. Он назначит себя регентом юного императора, который затем погибнет при трагических обстоятельствах, и Сенату ничего не останется, как во избежание новой гражданской войны провозгласить его императором.
Веспасиану стало не по себе при мысли, что его друг Калигула может пасть жертвой козней Сеяна.
— А как же письма Сеяна к Поппею, доказательства того, что эти двое сообщники? Даже если они и были уничтожены, разве не могла Антония заявить, что они у нее, и тем самым переманить Поппея на свою сторону?
Сабин тяжело вздохнул.
— Боюсь, что нет. Полней какое-то время проявлял признаки беспокойства и, как мне кажется, был готов переметнуться в наш лагерь. Но он потребовал, чтобы Антония показала ему письма, а когда та не смогла этого сделать, обвинил ее во лжи. Затем исчезли ликторы Азиния — по всей видимости, после того, как под пытками рассказали правду о его смерти. Я склонен так думать, потому что Поппей написал Антонии письмо, в котором заявил, что, мол, с самого начала знал, что никаких изобличающих писем у нее нет.