Краем глаза заметив какое-то движение, Веспасиан моментально застыл на месте. Стараясь не дышать, он медленно повернулся и тотчас понял, что это такое. Примерно в двадцати шагах от него, наполовину скрытый густым подлеском, застыл на месте окровавленный олень, который с упреком смотрел на него. Не успел человек выпустить стрелу, как животное само рухнуло наземь. Выстрел оказался не нужен. Веспасиан выругался. разъяренный тем, что после долгой погони олень лишил его главного удовольствия — выпустить стрелу, чтобы прикончить жертву. Для Веспасиана в этом было нечто символичное. После подавления восстания он три с половиной года провел во Фракии, неся службу в местных гарнизонах. И все эти годы разочарования преследовали его по пятам. Каждый раз, когда где-то назревал мятеж, они не успевали прибыть туда вовремя. В результате он возвращался в лагерь, так и не обмакнув в крови изменников свой меч, зато до крови натерев ноги, гоняясь по полям за горсткой несчастных разбойников. Увы, суровая правда заключалась в том, что союзница Рима Фракия была довольно мирным местом, зато он сам не знал, куда ему деться от скуки.
Впрочем, нет, так было не всегда. В первый год ему там очень даже нравилось. Сокрушив остатки фракийских мятежников, Помпоний Лабеон перебросил Пятый Македонский легион, большую часть Третьего Скифского, конницу и вспомогательные когорты назад, в Мезию, в их прежние лагеря на берегах Данувия. Командовать оставшимся гарнизоном он оставил Публия Юния Цезенния Пета, префекта одной из иллирийский вспомогательных конных частей. Что касается самого Веспасиана, то он номинально остался командовать двумя оставшимися когортами, второй и пятой, Третьего Скифского легиона, хотя на самом деле командование взял на себя старший центурион Луций Цел, выполнявший также обязанности префекта лагеря. Цел терпел его скрепя зубы, хотя и давал понять, что не слишком жалует молодых выскочек, которые получили командование исключительно благодаря своему происхождению и семейным связям.
Впрочем, Веспасиан многому у него научился, равно как и у других центурионов. Те не давали солдатам маяться бездельем. Что ни день, в лагере проводились маневры, устраивались смотры, отрабатывалась техника возведения мостов.
Легионеры чинили и чистили снаряжение, наводили порядок в лагере. Но это все были мирные дела, и спустя какое-то время Веспасиан заскучал. Ему недоставало волнения, риска, крови военных действий, которые он успел изведать в первые месяцы своего пребывания во Фракии. Но войны закончились, и никакие смотры и парады, никакие учения не могли заменить собой то, что он испытал на полях сражений.
Из развлечений ему оставались разве только пиры во дворце в обществе царицы Трифены и заезжих римских вельмож, что вскоре начало сказываться на его талии. Все его попытки выяснить у них, — будь то царица или ее гости, — что нового в Риме, заканчивались туманными отговорками. Даже здесь, вдали от столицы, люди не желали говорить начистоту, ограничиваясь словами о том, что обстановка в городе напряженная. Сеян по-прежнему оставался префектом претория и был в фаворе у Тиберия, который предпочитал уединенную жизнь на Капри. То, как его патронессе Антонии — учитывая борьбу, которую она вела с Сеяном, — удавалось поддерживать в Риме видимость законности и порядка, оставалось для Веспасиана загадкой.
Пойманный, словно в ловушку, постылой службой в далекой стране, лишь номинально считавшейся частью империи, Веспасиан чувствовал себя чем-то вроде одинокой фишки, забытой на краю игральной доски. С каким удовольствием он вернулся бы в Рим! Там он вновь поступил бы на службу к Антонии и благодаря ее покровительству его карьера быстро пошла бы вверх. Здесь же ему ничего не оставалось, как киснуть от скуки.
Впрочем, затянувшееся пребывание во Фракии имело одно положительное последствие: он научился бегло говорить по-гречески, что здесь, на Востоке, существенно облегчает жизнь. Кроме того, он овладел местным диалектом, фракийским, правда, не столько по необходимости, сколько для собственного удовольствия. Охота — единственное, что наполняло его возбуждением и радостью, но сегодняшнее утро, похоже, принесло лишь разочарование.