«Увидишь ты его человеческое тело, — подумала вдруг Энрика, да таким мерзким мысленным голосом, что сама содрогнулась. — Может, уже сегодня». Только лишь попыталась вообразить брачную ночь — в глазах сделалось темнее, чем на улице.
— Ну а что же мне делать? — шепнула Энрика, закрыв глаза. — Правда — к Рокко бежать? Сыну жреца отказать? Точно из дома выкинут, и куда мы? К колдуну ютиться? То-то он обрадуется, нечего сказать! Нет… Хватит, Рика. Забудь про страх. Забудь про гордость. Знаешь, что должна делать, — вот берись и делай.
Она тихо заплакала, а потом задремала, измотанная треволнениями дня. Не заметила, как приоткрылось окошко от порыва ветра, как погасли свечи. Холод только укрепил ее сон, заставил кутаться в него, как в одеяло.
Энрике привиделся оркестр. Огромный оркестр: золотятся трубы, поблескивают лаком контрабасы и виолончели, высится пюпитр с нотами. Только никого нет, пусто. Инструменты лежат, позабытые, ненужные, и только Энрика стоит со скрипкой. Смотрит на все это богатство.
«Давай, пиликай!» — раздается голос сзади.
Энрика поворачивается и видит большой зрительный зал, но все места пустуют. Только на одном сидит, зевая, Гиацинто и придирчиво рассматривает ногти на правой руке. Кажется, вот-вот пилочку достанет…
«Ну же, пиликай! — повторяет он и смотрит на Энрику. — Ты ведь этого от меня хотела?»
Энрика понимает, что она в церкви. Стоит посреди алтаря. Не по себе становится. Пусто, страшно, а взгляд Дио сверлит спину.
Энрика поднимает скрипку, пальцы сжимают струны, скользит смычок… И ни звука. Тишина со всех сторон давит, сжимает инструмент. И скрипка кажется мертвой, безжизненной. Энрика играет изо всех сил, от звука уже должны вылетать стекла и рушиться стены, но слышит только тишину. Даже своего дыхания не различить.
— Рокко, — прошептала Энрика. — Прости…
— Рокко-то, может, и простит, — послышался издевательский голос. — А вот я за своих — со свету сживаю.
Будто толкнули. Энрика подпрыгнула, разом вынырнув из сна с гулко и часто колотящимся сердцем, выпученными глазами, бестолково глядящими в темноту. До чего же холодно! Даже на столе снег лежит.
Взгляд Энрики метнулся к окну, и крик едва не сорвался с губ — на подоконник с той стороны облокотилась Ванесса Боселли. Энрика узнала ее по горящим недобрым огоньком глазам, по пышной прическе.
— Ты? — выдохнула она.
— Я! — крикнула Ванесса и, рассмеявшись, сделала сальто назад. — Поздравь меня, я замуж вышла! Вот, гляди! — Она вновь подскочила к окну и сунула левую ладонь под нос Энрике.
— Поздравляю, — пролепетала та, разглядев тускло блеснувший золотом ободок.
Двор освещали два уличных фонарика, но Ванесса, видно, добавила к ним какого-то колдовского света. Ее рыжие волосы, казалось, горели, когда она заходилась ужасающим смехом.
— Раз! — крикнула она и одним прыжком взлетела на забор, где замерла, балансируя руками. — Два! Три! Четыре!
Что она считает? Зачем так кричит страшно? Энрика никак не могла унять сердце. Дрожа от страха и холода, негнущимися пальцами пыталась схватить ставень, но — тщетно.
И вдруг ее осенило: Ванесса считает удары часов!
Взгляд устремился к настенным часам, но те тонут во мраке. Сколько же? Одиннадцать, должно быть. Нет, одиннадцать уже было. Значит… Значит…
— Десять! — визжала Ванесса. — Одиннадцать!
Она замолчала, и в тишине Энрика услышала двенадцатый удар. Кровь отхлынула от лица, ноги подкосились, и она вновь упала на стул. Как же так? Что же теперь… Почему?!
Скрипнула калитка, во двор вошел Гиацинто. Такой же, как обычно, — черное пальто и снисходительная улыбка.
— Ты опоздал, — выдохнула Энрика.
— Нет, — покачал головой Гиацинто. — Это ты опоздала.
Руку пронзила боль. Подняв запястье к лицу, Энрика увидела расползающееся черное пятнышко. Это еще что такое?!
— Приятной казни, скрипелка! — крикнула Ванесса, спрыгнув с забора. Гиацинто небрежным жестом взял ее под руку, и на его пальце тоже сверкнуло кольцо. — Не надо было моего братца обижать. Идешь против семьи Боселли — значит, совсем в голове пусто.
— Я никогда не обижала Рокко! — закричала Энрика, опять вскакивая. Чем дальше — тем страшнее, непонятней делалось. Может, это еще сон?
— А кто с ним с самого детства по лесам бегал, а как замуж — так за другого? — прищурилась Ванесса. — Он-то, может, и смолчит, а я — ведьма страшная, ничего не прощаю!