Иван всегда консолидировал вокруг себя неравнодушных людей и колеблющихся. Будучи избран секретарем комитета комсомола депо, он стал настоящим комсомольским вожаком. И дел они наделали немало, охваченные единым порывом сделать жизнь лучше и правильней. И очень серьезно воспринимали слово «надо». Надо оказать помощь деревне – окажем. Лесные пожары – комсомольцы в первых рядах добровольцев-пожарных. И пусть у Ивана остался после того приключения уродливый след от ожога на руке – но ведь так было надо.
А иногда надо идти наперекор сложившимся отношениям. Тому, что мешает жить так, как положено людям Страны Советов. Дальний Восток – нравы там были бродяжьи, всегда туда ссылались каторжане, так что уголовные традиции были стойкие, да и шпана не давала продохнуть. И кто будет вытаскивать из этой ямы пацанов, показывать, что есть лучшая доля? Кто будет ставить на место зарвавшихся негодяев? А на что комсомол? На что боевая ячейка железнодорожного депо?
То, что жизнь – это борьба порой насмерть, Иван узнал быстро. Однажды его чуть не убили. Комсомольцы в рейде изобличили кладовщиков и рабочих в кражах со склада. И вечером, после работы, в укромном месте, за депо, к Ивану подкатили трое с ножами, по повадкам – из блатных:
– Ты же нам всю малину обгадил, комсомолец.
Уложил семнадцатилетний подросток троих взрослых мужчин с трех ударов. Правда подставился – бандитская финка оставила на предплечье глубокий порез. А уголовников он сдал в милицию. Без каких-либо сомнений. Что, неписаные местные каторжанские правила такого не одобряют? Так они не для него. Он советский человек.
Время было такое, когда молодежь грезила о небе и самолетах. Но Ивана никогда в небо не тянуло. Он чувствовал там себя открытым со всех сторон. Однажды в аэроклубе его прокатили на учебной хлипкой этажерке У-2. Ступив после полета на подрагивающих ногах на земную твердь, он резюмировал:
– Нет, это не мое!
Зато стрелял мастерски, и на лацкане его куртки по заслугам светился значок «Ворошиловский стрелок». Освоил на отлично пехотные премудрости, преподаваемые допризывной молодежи. Вот такая полевая работа ему нравилась. Ощущение местности, направлений, расчет своих действий и замысла противника – в этом было какое-то упоение.
В конце мая 1938 года седой военком вручил Ивану направление в Казанское пехотное училище имени ЦИК Татарской АССР. Парнишка рассчитывал на знаменитое Омское пехотное имени Фрунзе, но у военкомов свои соображения, обычным людям недоступные.
На прощание военком в своем кабинете крепко пожал Ивану руку со словами:
– Ты создан для этого, сынок. Только не наделай глупостей по молодости – там жизнь строгая. И когда-нибудь я буду горд тем, что выписал тебе это направление…
Глава 3
История с налетом на банк «Варшавский траст» наделала много шума. Фотографии Дантиста за решеткой помещались на первых полосах газет. С воли ему передали через продажного конвоира весточку: «Молчи. Мы спасем тебе жизнь, брат и соратник».
У него теплилась надежда на эту помощь. Но она рассыпалась в прах, когда 29 июня 1937 года похожий на грифа-стервятника судья Краковского окружного суда, не глядя на подсудимого, сидящего на узкой деревянной скамье в окружении толпы конвоиров, объявил приговор:
– Смертная казнь.
Сперва Дантист с нездоровым равнодушием воспринял его. Будто не понял, о чем речь. Словно говорили не о нем. А в тесной одиночной камере с узким окошком под потолком навалилось даже не отчаяние, а непомерная тяжесть.
Судья своими словами подвел черту, отнял будущее. Теперь оно ограничено несколькими неделями. И, осознав это, Дантист по-волчьи взвыл, ударил кулаками о стену. Потом успокоился, стиснул зубы. Пока жив – есть шанс. У него нет револьвера, но имеются бумага и перо. И он будет драться на этом бумажном поле боя.
Нового адвоката – недавнего выпускника Львовского университета Альберта Красновола, наняла Организация. Совсем молодой, лет двадцати пяти, худощавый, с умным тонким лицом, он глядел на подзащитного со сдерживаемым восторгом и сразу объявил:
– Я полностью разделяю ваши воззрения. И восхищен вами. Мы сделаем все, чтобы сохранить вас для нашего общего дела.
Дантист благосклонно посмотрел на него. Нет ничего более очаровательного, чем порывы молодости. Очаровательного и глупого.
И полетели прошения всем возможным адресатам – в суды, в парламент, президенту. Адвокат оказался не по годам мастеровитым и проявлял чудеса словесной эквилибристики. Они попали в нужное русло, напирая на то, что Станислав Ковган – бывший боевой офицер, дрался с русскими, и только отчаяние толкнуло его на преступление. Он раскаивается и обещает искупить вину.