19 марта в Москве внезапно умер «от разрыва сердца» председатель Союзного Совета ЗСФСР и один из председателей ЦИК СССР Н.Н. Нариманов. 22 марта в авиационной катастрофе погибли первый секретарь Заккрайкома РКП(б) А.Ф. Мясников, председатель ЗакЧК С.Г. Могилевский и летевший с ними уполномоченный наркомата почт и телеграфов Г.А. Атарбеков. 27 августа в США, катаясь на лодке, при невыясненных обстоятельствах погибли недруг Сталина Э.М. Склянский и председатель правления акционерного общества «Амторп> И.Я. Хургин. Склянский, бессменный заместитель наркомвоенмора Троцкого, весной 1924 г. был отстранен от должности и назначен председателем правления треста «Моссукно».
28 августа на подмосковной станции погиб под поездом соратник Фрунзе, член Реввоенсовета 6-й армии во время Перекопской операции, член бюро Иваново-Вознесенского губкома партии, председатель Авиатреста В.Н. Павлов. Примерно в это же время в автомобильной аварии погиб близкий к Фрунзе начальник Мосгубмилиции Ф.Я. Цируль. Да и сам Михаил Васильевич в начале сентября выпал на полном ходу из автомобиля, дверца которого почему-то оказалась неисправной, и чудом остался жив. На вопрос, был ли у Сталина резон устранять Фрунзе, сторонники версии насильственной смерти Фрунзе приводят следующие аргументы. Летом 1923 г. в гроте недалеко от Кисловодска состоялось законспирированное совещание нескольких партийных лидеров под руководством Зиновьева и Каменева, названное впоследствии «пещерным». На нем присутствовали отдыхающие на Кавказе и приглашенные из ближайших регионов партийные деятели той поры. От Сталина поначалу это совещание скрыли, хотя обсуждался вопрос об ограничении его властных полномочий в связи с болезнью Ленина. Ни один из участников этого совещания, кроме Ворошилова, который скорее всего был там глазами и ушами вождя, не умер своей смертью. Фрунзе там присутствовал в качестве военного представителя. Могли Сталин забыть такое?
В 1924 г. по инициативе Фрунзе была проведена серьезная реорганизация Красной Армии. Он добился упразднения института политических комиссаров в армии — они были заменены помощниками командиров по политчасти без права вмешиваться в командные решения. В 1925 г. Фрунзе произвел ряд серьезных перемещений и назначений в командном составе, в результате чего во главе некоторых военных округов, корпусов и дивизий оказались подобранные им лично военные с учетом их квалификации, а не по принципу коммунистической преданности.
Бывший секретарь Сталина Б.Г. Бажанов вспоминал: «Я спросил у Мехлиса, что думает Сталин об этих назначениях?» «Что думает Сталин? — переспросил Мехлис. — Ничего хорошего. Посмотри на список: все эти Тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские — какие это коммунисты. Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной Армии». Кроме того, Фрунзе лояльно относился к партийной оппозиции, чего Сталин не терпел. «Конечно, оттенки должны быть и будут. У нас ведь 700 ООО членов партии, руководящих колоссальнейшей страной, и нельзя требовать, чтобы эти 700 ООО человек по каждому вопросу мыслили одинаково», — писал наркомвоенмор. Не осталась без внимания вождя и статья о Фрунзе под названием «Новый русский вождь» в английском ежемесячнике «Аэроплан». «В этом человеке,— говорилось в статье,— объединились все составные элементы русского Наполеона». Статья стала известна партийному руководству. По свидетельству Бажанова, Сталин выразил резкое недовольство этим. Однако вскоре он проявил трогательную заботу о Фрунзе, сказав: «Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников», после чего политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе согласиться на операцию. Бажанов считал, что Сталин убил Фрунзе, чтобы на его место назначить своего человека — Ворошилова (77). Перед операцией Фрунзе пишет жене очень личное письмо, которое оказывается в его жизни последним...
«Москва, 26.10. Здравствуй, дорогая! Ну вот, наконец, подошел и конец моим испытаниям! Завтра утром я переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет и операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно, в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах. Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не менее оба консилиума постановили ее делать. Лично этим решением удовлетворен. Пусть же раз навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение. У меня лично все чаще и чаще мелькает мысль, что ничего серьезного нет, ибо, в противном случае, как-то трудно объяснить факт моей быстрой поправки после отдыха и лечения. Ну, уж теперь нужно делать... После операции думаю по-прежнему недельки на две приехать к Вам. Твои письма получил. Читал их, особенно второе — большое, прямо с мукой. Что это действительно навалились на тебя все болезни? Их так много, что прямо не верится в возможность выздоровления. Особенно если ты, не успев начать дышать, уже занимаешься устройством всяких других дел. Надо попробовать тебе серьезно взяться за лечение. Для этого надо, прежде всего, взять себя в руки. А то у нас все как-то идет хуже-хуже. От твоих забот о детях, выходит, хуже тебе, а, в конечном счете, и им. Мне как-то пришлось услышать про нас такую фразу: “Семья Фрунзе какая-то трагическая... Все больны, и на всех сыплются все несчастия!..” И правда, мы представляем какой-то непрерывный, сплошной лазарет. Надо попытаться изменить это все решительно. Я за это дело взялся. Надо сделать и тебе. Ну, всего наилучшего. Крепко целую, поправляйся. Я настроен хорошо и совершенно спокоен. Лишь бы было благополучно у Вас. Еще раз обнимаю и целую. М. Фр.» (78).