Поручик Миронов простым солдатом дрался под Кромами в составе офицерской дивизии Дроздова. Под Харьковом он командовал батальоном, истребившим вражескую роту до последнего солдата. В апреле Миронов был на валу под Перекопом, и на эту колокольню он взобрался для того, чтобы указать вам путь к Днепру. …
Хочу увидеть степь.
Воет ветер. Воет, словно красный волк. Где-то пощелкивают выстрелы.
Нога, как чурбан, синяя, опухшая. Боль невозможная. Может, все-таки пулю?
… За окном светало, когда Эйланд закончил листать пожелтевшие страницы. Дальше невозможно было что-либо разобрать. Угадывались отдельные эпизоды, но общий смысл терялся.
Да, тогда пришлось оставить левобережье, словно продолжая неоконченные записи Миронова, вспоминал Эйланд. Оставили и монастырь. Если бы только наблюдатели знали, что над ними, всего метр-другой повыше, сидит белогвардеец, они, конечно, взобрались бы наверх, свели с ним счеты.
Покидали монастырь тоже утром.
При всеобщем затишье начали переправу. И вдруг заговорила батарея. Артиллеристы, приметь в степи беляков, ударили по ним прямой наводкой. Первый же снаряд угодил в самую гущу, разметав их ряды. Батарея долго не смолкала. Противник решил, что красные приготовились к упорной борьбе, и потому сосредоточил огонь по монастырю. Л стрелки со своей батареей уже давно находились на правом берегу. Наблюдая, как белые атакуют покинутый монастырь, они от души смеялись.
Так прошли эти семь дней. Эйланду, да и другим стрелкам казалось, что прошли безрезультатно. Кавалерия Барбовича и офицерская дивизия Маркова на некоторое время отвоевали левобережье. Говорили, неудача объяснялась неправильной расстановкой, дроблением сил. Как бы то ни было, но это послужило хорошим уроком для будущих сражений, увенчавшихся славными победами.
… На следующий день над степью клубились тучи известки.
Разборка колокольни шла полным ходом. В пей находили невзорвавшиеся снаряды, глубоко засевшие в стенах. Камни кладки были громоздкие, тяжелые. Сколько народу гнуло спины, надрывалось, пока строилась эта колокольня. Л теперь ее ломали, смеялись.
Революция и не такие колокольни разрушала.
— Ну, так как нам быть с теми костями? — спросил рабочий, кивнув на лежащий в стороне мешок.
— Закопайте прямо тут, за свинарником, — равнодушно бросил Эйланд.
— Выходит, не наш был?
— Не наш!».
(Перо и Маузер. Рассказы латышских писателей, участников революции и гражданской войны. М.,1968).
Мораль наемника находит свое отражение и в мирной жизни.
Они несут смерть и разрушение. Их не покидает равнодушие к чужой жизни, они равнодушны к смерти, не испытывают христианских чувств в отношении побежденных.
13 НАЕМНИКОВ
В июне 1976 года Вилферд Барчет (журналист) и Дерек Робек (член международной комиссии по расследованию деятельности наемников) присутствовали на суде над 13 английскими и американскими наемниками в Луанде. Их впечатления легли в основу книги «Проститутки войны», посвященной наемникам и их вербовщикам.
«Только каменный истукан мог бы оставаться равнодушным во время суда в Луанде. В течение 9 дней перед глазами присутствующих развертывалась напряженная драма. В сложном клубке переплетались характеры и страсти, разнообразные мотивы и противоречивые поступки. Все это было невозможно представить себе заранее.
Особый интерес представляют показания, из которых становится ясно, что за люди идут в наемники. Ни один из 13 обвиняемых не принадлежал ни к головорезам из числа бывших легионеров, ни к молодчикам эсэсовского пошиба, то есть к тем профессиональным убийцам, которые наводнили Конго в 60-е годы.
Если не считать Каллэна, убивавшего совершенно хладнокровно, Баркера, убивавшего в ярости, и Герхарта, способного на то и на другое, то все они довольно типичные представители низших слоев общества. Даже если допустить, что приводившиеся в их оправдание истории о неудачной судьбе сильно преувеличены, то все же есть основания предполагать, что некоторых из них обманули, пообещав хорошо оплачиваемую работу в тылу. Стать наемником — да, убийцей — нет.
Причины, которые, по словам 13 обвиняемых, сделали их наемниками: отсутсвие работы, денежные затруднения, скука бесцветного прозябания, неразрешимые семейные проблемы, тоска по прошлой армейской жизни, — могут толкнуть на тот же путь миллионы и миллионы людей.
На одно крохотное объявление, опубликованное всего лишь один раз единственной английской газетой, откликнулось более 300 человек! Аналогичной была реакция и на небольшую статью Буфкина (вербовщика). В своих письменных показаниях, написанных аккуратным почерком, наемник Акер рассказывает о том, как в ожидании отправки в Анголу он провел несколько дней в доме Буфкина в Калифорнии: «Когда я и Лобо жили у Дэйва, он велел нам вести картотеку на всех, кто ему писал по поводу Анголы. Мы заносили в карточки фамилию, военную специальность, боевой опыт и т.п. Заводили мы карточки только на тех, кто мог пригодиться, остальных мы не записывали. У нас уже набралось 120-150 карточек. Письма приходили даже из Израиля, Гонконга, Бельгии, Германии и Англии. И это не считая телефонных звонков. Дэйв также велел нам рассылать брошюры тем из приславших ему письма, кто его устраивал. В брошюре говорилось о работе, которая ждет наемников в Родезии и, возможно, в Южной Африке. Так же говорилось, что средства для отправки наемников в Анголу кончились, и незвестно, когда они появятся снова…» Брошюра, которая была найдена у Грильо, не имела даты, но ссылка в ней на 6 января 1976 года, когда было получено его письмо, позволяет сделать вывод, что она была отослана в период между этой датой и 6 февраля, днем отправки группы американцев, то есть после того, как конгресс запретил финансировать операции против Анголы.
Наемник Макинтайр оставил школу в 15 лет и стал учеником повара в гостинице. Потом он три года учился на вечерних курсах санитаров при Эдинбургской королевской больнице. Вот что он рассказал в суде:
«С 1970 по 1972 год я работал в Пертском королевском лазарете. В 1972 перешел в Орсеттскую больницу, графство Эссекс, а через полтора года у меня началось нервное расстройство, сопровождающееся депрессией. Меня поместили в психиатрическую лечебницу Цорли в Брентвуде, графство Эссекс.